Топор снова опустился.
На этот раз он позволил лезвию войти в более мягкое дерево чурбана и повернулся к возрожденной:
– Если я тот мужчина, о котором ты говоришь, мне едва ли потребуются стражи, разве не так?
Она кивнула.
– Ты так думаешь, но недооцениваешь силы, которые они направят против тебя. Капюшон-Рэи поднимаются, они не выносят других претендентов или соперников. Горят монастыри и лесные святилища. Урожай становится ядовитым. Земля трещит и ломается. Глубина мрака, который несут Капюшон-Рэи, меняется, но я не видела прежде ничего подобного.
– Я не Капюшон-Рэй.
– Я чувствую смерть, Кахан Дю-Нахири, – сказала она, – и она приближается к тебе. Ты можешь отрицать то, кем являешься, но смерть приближается. Ее невозможно остановить.
– Я еще раз повторю: я не тот, кем ты меня считаешь, ты совершаешь ошибку, вот и все. – Он посмотрел на нее, кожа на его руках покраснела и зудела после ударов топором. – Я не несу смерть.
Она пожала плечами и соскользнула со стены.
Затем опустила забрало, и он посмотрел в закрытое лицо из полированного дерева. Красивое, наверное столетнее.
– Люди не приносят смерть, Кахан Дю-Нахири. Смерть – не товарищ. Она приходит незваной. – Когда она встала, копье упало, она ногой подбросила его, и оно уверенно легло в руку. – Многие мои товарищи мертвы, однако мы еще живы, – продолжала она. – Хотя смерть – единственное, чего мы хотим.
– «Мы»? – спросил Кахан, который снова взял топор и огляделся.
Только теперь он увидел еще одну фигуру у кромки леса на западе, одетую так же, как стоявшая перед ним женщина, с умиротворенным лицом, начертанным на полированном дереве забрала. Возрожденная увидела, что он заметил ее спутницу, и кивнула.
– Любой может умереть, возрожденная, – сказал он, кивнув в сторону деревянного чурбана. – Положи сюда голову, и я ее отрублю. Затем брошу твои останки в огонь и превращу их в пепел, если ты действительно хочешь освобождения.
Она не подняла забрало.
Когда она заговорила, ее слова прозвучали немного невнятно. Она сказала ему, что ничего не чувствовала, но он уловил в ее голосе печаль. А за ней скрывалось нечто большее, какая-то невероятная тоска.
– Неужели ты думаешь, что нам это не приходило в голову? – Она показала копьем на другую возрожденную. – Мы с ней испробовали все возможные варианты смерти. И всякий раз возрождались, иногда через день. Порой через сезон. Или через год. А наши тела оставались такими же, какими мы были перед смертью.
– И что, по-твоему, я могу сделать? – тихо спросил он.
Ее голос наполнял такой ужас, что он забыл про собственную ложь о том, кем был раньше.
– Капюшон-Рэи нас возродили, Кахан Дю-Нахири. Вот почему мы рассчитываем, что, если окажемся достаточно полезными, если долг будет так велик, что даже Капюшон-Рэи не смогут его отрицать, ты найдешь способ покончить с нами.
Несколько мгновений он не находил слов.
Кахан откашлялся, положил топор на чурбан и почувствовал, что отчаянно дрожит. Воздух вдруг показался ему более холодным, чем всегда.
– Я не тот, кого вы ищете. Я всего лишь лесничий. Фермер.
Она коротко кивнула.
– Сейчас да, – сказала она. – Но знай: когда мы тебе понадобимся, когда ты примешь то, что неизбежно, позови нас, и мы придем.
– Вы будете ждать очень долго, – сказал он.
– Время, Кахан Дю-Нахири, это то, чего у нас с избытком. Ты нас позовешь.
– Я даже не знаю твоего имени.
– Меня назвали в честь моей богини, а когда наша леди Яростного Цветения исчезла из памяти людей, то же самое произошло и с моим именем.
– Тогда я тебя не позову, – сказал он.
– Какое имя ты мне дашь, Капюшон-Рэй?
– Нахак, – сказал он – имя само слетело с его губ.
Он сам того не желал, словно за ее вопросом стояло нечто большее. Словно оно заставило его произнести имя из прошлого, имя давно умершей, той, которой так ему не хватало.
– Хорошее имя, Кахан Дю-Нахири, оно из твоего прошлого?
Он кивнул.
– Оно вполне подходит, ведь мы оба знаем, что это приведет смерть к твоим ногам.
Она повернулась и пошла прочь, не оглядываясь, и к ней присоединилась ее спутница, стоявшая у кромки леса. Он смотрел им вслед, пока они не исчезли в Вудэдже, потом вернулся в дом и сел за стол. Кахан зажег смоляную лампу и стал смотреть в огонь.
Как же глупо было думать, что он сможет здесь остаться.
Если возрожденные знали, кто он такой, значит, это известно и другим.
Солдат прислал не Харн. Его прошлое приближалось, и ему следовало уйти или встретить его. Он будет скучать по этому месту, наиболее близкому к тому, что он мог назвать домом с тех пор, как его бросили монахи Зорира-Идущего-в-Огне.