Над грузом висели громадные шары, которые надували во время полета, но сейчас воздух из них выпустили. Вниз спускались веревки, и по ним скользили грузы, чей вес уравновешивался прикрепленными пастями. С другой стороны пассажиры направлялись по трапу к башне с канатом. В отличие от города, где повсюду висели синие флаги Тарл-ан-Гига и зеленые – Харна, на плоту флаги принадлежности отсутствовали, хотя он был выкрашен в разные яркие цвета.
Эти плоты были независимы от Круа, они считались маленькими княжествами и находились под управлением семей, которые в течение поколений работали с кругом ветров. В прошлом Кахан путешествовал на небесных плотах; тогда он и узнал, что семьи были замкнутыми и изолированными, однако всегда держали свое слово.
Он остановился на городской площади, где один из Рэев Большого Харна жонглировал огнем. Что совсем несложно для того, кто обладает капюшоном, но производит впечатление на обычных прохожих. Однако Рэй демонстрировал настоящее искусство – колеса огня и яркие цветные вспышки оказывали на зрителей гипнотическое воздействие. Он закончил представление взрывом, который обычно вызывал восхищенные крики, но сейчас небесный плот притягивал взгляды большинства. Когда представление закончилось, послышались не слишком дружные аплодисменты, бóльшую их часть организовала женщина, которая, как Кахан понял, являлась служанкой Рэев.
Прибытие небесного плота обычно совпадало с праздником Рахини, Сурового Судьи. Теперь он превратился в очередной праздник Тарл-ан-Гига. На центральной площади грязные монахи со шрамами от ожогов, в одежде, испачканной углем, танцевали и пели вокруг погребальных костров с фигурами осужденных, привязанными к шестам над ними. К счастью, фигуры были из тряпок, а не плоти. Кахан с трудом переносил казни, в особенности сожжения. Даже фальшивые костры вызывали у него горький привкус во рту.
Он свернул с главной площади, прошел мимо вербовщика, который воспевал военную славу и рассказывал городу, что самые сильные станут богатыми, если примут участие в последних сражениях на юге. Он попытался обратить на себя внимание Кахана, его размеры всегда привлекали вербовщиков, он кричал о Капюшон-Рэях, исполнивших пророчество и объявивших о приходе тепла и изобилия на север. Через двадцать лет после восстания Капюшон-Рэев и десять после того, как они захватили великие шпили Тилта, война все еще бушевала. Кахан не заметил изобилия и не почувствовал тепла. Но вербовщик продавал информацию, сообщая новости тем, кто не следовал новым обычаям.
Он не хотел иметь с ним ничего общего.
Кахан уже давно понял, что в самых паршивых местах задавали меньше всего вопросов, поэтому искал такое и нашел, рядом со стеной Большого Харна.
Старое здание с питейным заведением внизу и тем, что имело смехотворное название «комнаты» – кровати, разделенные тонкими стенами из прутьев, – на втором этаже. Здесь было шумно, толпились грязные люди, и их запах ударил в него сильнее, чем жуткий шум. Он не вызвал у них никакого интереса, а его не занимали эти люди, что вполне его устраивало.
В задней части комнаты находилась дверь, из-за нее доносился еще более сильный шум. Ноги сами понесли Кахана в ту сторону, словно там находилась дорога, по которой ему следовало идти.
Любопытство всегда приносило ему неприятности.
В задней комнате – она оказалась больше, чем весь дом Леорик в Харне, – он услышал болтовню гарауров, но не увидел их. Комнату наполняли смех и пьяная радость, а также чувствовался запах крови, который ему не нравился, во всяком случае в таком месте. Это был запах охоты, а ему не место в городе, где люди прячутся за каменными стенами.
Слишком поздно он сообразил, что попал на кровавое развлечение в бойцовский дом. Он попытался отступить, но толпа ему не давала, толкая вперед, к большой ивовой клетке.
В клетке, дрожащий и напуганный, сидел корнинг. Кахан замер на месте, глядя на него.
Для него великий, медлительный и слоистый лес Круа являлся живым существом, а не просто зелеными листьями и могучими стволами. Лес обладал мыслями и желаниями, которые проявлялись самыми странными и пугающими способами для жителей городов. Странными и пугающими довольно часто также и для него, но по-своему он понимал и уважал их за это.