– Ты ведешь себя не так, как положено хорошему синему человеку, – сказала женщина, Туриф. Она потерла нос и фыркнула: – Платить деньги за корнинга. Ни один из известных нам богов не захочет такого, как он. Мы против тех, кто почитает лес.
– Посредники платят хорошие деньги за предателей, – сказал мужчина. Солдаты обошли Кахана сзади. – Мы подумали, что сможем получить твои деньги, награду и сохранить урода из леса. – Он кивнул в сторону корнинга.
Кахан кивнул. Перевел взгляд с мужчины на женщину, затем посмотрел через плечо на солдат. Пожал плечами. Солдаты и их копья представляли проблему, но вполне разрешимую. Он опустил плечи, словно признал поражение.
– Все могло пройти легко и просто, – сказал он мужчине.
– Мне тоже так кажется.
Хозяин клетки шагнул вперед, он заметно осмелел.
Он больше не сомневался, что сила на его стороне. Кахан сделал шаг и толкнул его изо всех сил. От неожиданности хозяин клетки выпустил поводок корнинга.
Несколько мгновений корнинг сидел на корточках, как человек, только совсем не похожий на человека. Ошеломленный окружающим миром. Он посмотрел на лесничего.
– Беги, – сказал Кахан.
Корнинг моргнул огромными глазами и сорвался с места. Нечто среднее между бегом животного на четырех ногах и бегом человека – на двух. Несмотря на хромоту, он мчался прочь от города, удаляясь от тени небесного плота со скоростью, недоступной для людей.
У Кахана было всего мгновение, чтобы посмотреть ему вслед. Порадоваться его свободе.
Насладиться чистой радостью бега, физической силой корнинга, когда тот перепрыгнул через расселину. Затем к нему приблизились солдаты с копьями наготове. Мужчина поднялся на ноги, и его лицо исказила злобная гримаса.
Капюшон под кожей лесничего начал скручиваться.
Ты в огне.
Стражи развернули копья, собираясь избить его тупыми концами.
И он им позволил.
В глубине леса
Ты идешь вперед, тебя никто не заставляет, ты не сопротивляешься и не сражаешься. Ты просто делаешь то, что тебе говорят, одетый в золотое и красное. Ты слаб, а они сильны, и они говорили тебе, обещали, что это сделает сильным и тебя. И где-то в глубине души ты не хочешь их подвести.
Даже если…
– Кахан Дю-Нахири. – Она смотрит на тебя, ее глаза почти скрыты под маской. Знает ли она? Известно ли ей, что ты на самом деле думаешь? – Ты стоишь перед Зориром, чтобы получить благословение бога.
– Получи благословение, – повторяет сто голосов.
– Встань передо мной на колени. – Легкое давление на руки опускает тебя вниз. – Ты принимаешь Зорира внутри себя? Будешь ли ты верным и истинным, а если нет – ты понимаешь, что огонь поглотит тебя изнутри? – Ты киваешь. – Произнеси слова, Кахан Дю-Нахири.
И как ты можешь? Как ты можешь, когда они являются ложью, когда ты смущен, когда все подвергаешь сомнению. Но даже если твои мысли таковы, тебя предает язык.
– Я принимаю Зорира, – говоришь ты, – и пусть язык превратится в пепел, если я нарушу истину. – Ты ждешь, когда это произойдет, произнеся слова, понимая, что не веришь в них.
Но ничего с тобой не происходит. Лишь сто голосов повторяют:
– И пусть мой язык превратится в пепел.
– Открой рот, Кахан Дю-Нахири, – говорит Скиа-Рэй, монах встает у тебя за спиной и тянет твою голову назад.
Монах, державший твои руки, сжимает их крепче, и в тебе начинает зарождаться паника.
– Прими кровь Зорира! – кричит Сарадис.
И ты напрягаешься. Слишком поздно останавливаться. Слишком поздно отбиваться. Холод каменной чаши придавливает твою губу к нижним зубам. Сначала ты чувствуешь кровь. Затем горечь заставляет твое тело сопротивляться, и ты пытаешься вырваться.
– Пей! Пей кровь Зорира!
Тебя обжигает, вот оно, ты платишь за свое вероломство, твой язык превращается в пепел. Ты хочешь выплюнуть его, но рука зажимает тебе рот. Другая – нос. У тебя нет выбора. У тебя нет выбора, и мир начинает растворяться в красном и оранжевом, огонь все поглощает, огонь приближается, а ты находишься в его центре.
Ты сам стал центром.
– Он приведет к нам Зорира! – кричит Сарадис. – И мир будет гореть!
Ты огонь.
Ты.
Погружаешься в темноту.
13
Первый час начала восьмерки, глаза Кирвен слипаются от усталости. Она никогда не любила рано вставать. Она бы с радостью оставила небесный плот за спиной. Кирвен не получала удовольствия от путешествия, никогда не любила полеты, будь то небесный плот или марант. Люди не рождены для полетов, им следует ходить по земле. К тому же на небесном плоту слишком жарко; когда зажигают большой огонь, чтобы наполнить шары горячим воздухом, некуда деваться от жара, и хотя на далеком севере очень холодно, плотогоны ходят с обнаженной грудью и носят только короткие штаны, когда находятся на главной палубе. Только семья Аркеон полностью одета; они расхаживают, выкрикивая команды. Всегда есть какая-то работа, но Кирвен ничего не понимает и не хочет понимать.