Молодой бог неспешно спускался к свободным гражданам Сварожьего Круга. И так было всегда! От самого создания энных миров. Свобода граждан была неприкосновенна! Нельзя лишить человека данной ему от рождения свободы и посадить, как лютого зверя, в клетку! Ну нельзя! Да и лесного дикого зверя нельзя! Можно всегда было его воспитать любовью и лаской из малой соски. Выпороть молодых для дела — это да. Чтобы кривду от правды отличали. Это другое дело. От этого только польза всякому разумному уму. А в клетку... Так поступали только низшие свободные миры, это их метод, иначе повлиять и исправить поведение на разумное они не могли и не умели. Да им и не нужно было. Так они создавали себе «управляемых» рабов. Чем меньше «воспитывали» в юности родители своё чадо, тем более во взрослом, уже зрелом возрасте созданная в тёмных свободных мирах система могла наказать разумного. Лишить его свободы и отправить на каторжные работы и рабский труд на рудники. Клетка ещё никого не исправила. Ну, это у тёмных. У них своя выгода. Тут же прививалось воспитание с довольно малых лет показательной поркой. Секли по голой сраке, больно, обидно, но аккуратно, а главное, эффективно. Приговаривая неразумному любимому чаду — на здоровье!
Командующий стоял перед невысоким (по сравнению с ним) седым стариком в сером, тонком, свисающем до щиколоток платье. Земельные волхвы, мандражируя, быстро разошлись, освобождая широкий круг на каменной площади перед Велесом. Молодёжь тесно забилась в угол, чтобы обошлось без очередной порки и тяжёлого физического труда. В назидание — так говорили волхвы.
Перун молча поднял правую руку к солнцу и направил на гомонящих граждан. Народ сразу стих в каком-то своём, только ему понятном оцепенении. Когда все успокоились и притихли, командор встал на правое колено перед волхвом и крепко обнял старика, расцеловав его по обычаю три раза в белую бороду. Старик так молча стоял с минуту, свесив руки, как плакучая ива ветви. Потом встрепенулся голубем и приобнял за плечи Перуна.
— Ну, здравствуй, учитель… — едва слышно прошептал молодой командующий старику в седые волосы.
— И тебе не хворать, сопля зелёная… — так же тихо прошептал Велес.
— Пердун старый… — услышал в ответ волхв.
— И я рад зреть тебя живым… — старик по-отцовски похлопал Перуна по спине.
Командующий встал и выпрямился во весь рост, весело глянул с озорным огоньком на притихшую толпу. Народ молчал. Лишь изредка из толпы слышались натужные бабские всхлипы, да где-то прожужжал жирный брюхатый шмель.
Гараун смахнул неловко слезу и подал голос внукам Сварога:
— Мёду хмельного Небесному Громовержцу! Аль мы внуки неблагодарные? Аль не рады ему…
Зашумел народ, словно от сна пробудился, зашушукался...
— Рады! Рады! Что ты… Чашу Перуну Громовержцу! Чашу, до краёв полную! — заголосили все.
Недалеко хлопнул открывающийся дубовый бочонок. Юркий мужичок в красной рубахе, перехваченной чёрным поясом, ловко ударил деревянным молотом по пробке, выбив её, окаянную, и двое молодых волхвов подставили под пенный шипящий напиток деревянную чашу в форме речной ладьи, вырезанную мастерами Асгарда для таких случаев из дорогого дерева ореха. Молодняк аккуратно, чтобы не расплескать содержимое, держась за две торчащие по бокам удобные ручки, поднёс сосуд молодому богу, встал напротив него и затих, испуганно таращась на великана.
Перун с прищуром посмотрел на сладкий напиток, облизнулся и, недолго думая, перехватил у «земельных» десятилитровый жбан белыми руками и жадно к нему приложился губами, работая кадыком. Осушив его до конца, малые остатки лихо плеснул на землю, осмотрел немигающим взглядом притихшую толпу и обратился к замертво стоящему люду.
— Люб мне, братцы, ваш мёд! Любы и вы мне… внуки Сварога!
Тот же неказистый мужичок в алой рубахе и дурацком войлочном колпаке не выдержал, скинул его в пыль, топнул сапогом, растёр каблуком и истошно, надрывая горло до вен, заревел, оборачиваясь к толпе:
— Свободные граждане Круга, слухай меня сюды… Народ правьславный да рассеянный по землям Великой Асии! — и он сплюнул через плечо, правда, липкая слюна повисла на подбородке. — Во славу Перуна! — прокричал самодеятельный оратор и быстро приложился к остаткам дубового бочонка, прихлёбывая сладкий мёд, пока волхвы не унесли его в свои потаённые погреба. Толпа грохнула смехом и поддержала весёлыми окликами и улюлюканьем страждущего.
— Во славу Перуна! — прокатился звездный боевой клич по нестройным рядам собравшихся в этот праздничный день любознательных зевак.