Я до колик в боку боялся лягушек и немного поплыл. А перед домом, видно, шёл бой, оттуда раздавалось глухое клокотание и перезвон стали. Град подхватил секиру и кинулся в сторону криков. Пока я, мокрый, боком-боком пробирался вдоль стенки дома, стремясь уйти подальше от ночной жабы, всё уже закончилось без меня. Галька располосовала двух зверей на ленты.
— Это индиго! — закрутила она головой. — У них где-то должен быть поводырь!.. Никому не отходить от дома!
Ага… А то я ж прямо сейчас собрался в лес за грибами, вот только обсохну чуть-чуть... Охотница закружила, словно ищейка, нюхая утренний воздух.
— Он где-то недалеко...
— Смотрите! Он возле бани! — выкрикнул Федька, выглядывая из-под стола, показывая рукой в сторону своей вотчины. — Баня! Баня моя! — прокричал он.
На тропинке возле небольшого сруба виднелся двухметровый тощий силуэт в сером балахоне, похожий на католического монаха. «Вот и от папы привет!» Пастырь вскинул руку в сторону моих темных, и они, как в компьютерной игре, стали лагать. Федот завис в одной позе с вытянутой рукой и выпученными глазами. Град, как в замедленной съёмке, двигался к серому кардиналу, прорываясь сквозь сильный шторм, ещё чуть-чуть — и его просто сломает. А Галка упала на колени, зажала ладонями уши и тихо мычала. Надо быть полным кретином, чтобы не сложить два плюс два м не понять, что это что-то ментальное. Сам я, кроме тошноты, ничего не почувствовал, а рассвет был тихий-тихий, даже соловей куда-то улетел. Я на четвереньках подполз к крыльцу и стал из-за него героически наблюдать за сутулым. Он что-то нашёптывал себе под нос, читая заутреннюю, сконцентрировав всё своё внимание на тёмных. Нужно отвлечь его! Но как?! Может, кинуть в него чем-нибудь. Но, кроме сухого воробьиного говна, под рукой ничего не было. Может, поколдовать, как он? А где шаман? Последний раз я его видел пьяным, спящим в обнимку с Федькой. Млять! Так и родину просрать можно! А если сам… Вдруг своих накрою?.. Я-то не знаю, как мои тёмные на благословение отреагируют. Но бабка мне всегда говорила: «Ты делай, внук, хуже не будет». Хуже уже не бывает... Ну что? Поверим старой умной бабушке на слово... Или как?
И я вытянул руку в сторону убивца.
— Благословляю! — выкрикнул я как смог громко и юркнул за крыльцо. — Ох…
В этот раз золотая дымка была ярче и, если можно так сказать, насыщенна намного больше. Золотое облако пыли накрыло в радиусе семидесяти метров землю, окутывая своим покрывалом поводыря и мычащих Града с Галкой, которые совсем уж сникли, да и замороженному Федьке хватило. Со стороны тёмных раздался сладостный стон, кайфанули ребята, что ли? Поводырь на секунду замер, удивлённо оглянулся, потом как-то по-бабьи руками подхватил серый подол халата и заскакал то на одной ноге, то на другой, вроде он на раскалённых углях стоит. Золотая пыль стала проникать через его модный макинтош, и он, приплясывая, закружил волчком, стараясь сбить с себя моё благословение. Полыхнуло…
— М-м-м! — донеслось до меня с его стороны. — Ай-ай-ай! — монах упал на землю и вовсю уже крутился по пыльной тропинке и громко выл, стараясь сбить с себя золотое пламя.
Я привстал, чтобы лучше было видеть свою работу. Огненная пыльца охватила его щуплое тело, она его просто пожирала на моих глазах, как серная кислота, которая растворяет без остатка металл в своей среде. Ещё пара секунд — и от монаха ничего не осталось, как говорится, мир праху его! Лишь серая накидка одиноко лежала на тропинке и дымилась.
Ой! Вот и мои тёмненькие очухиваться стали. Град непонимающе закрутил головой.
— Что это было?! — и он внимательно посмотрел на меня. Вот засада! У Града на том месте, где должна быть борода, заплетённая в тугую косичку, ничего не осталось, лишь небольшой сизый дымок, который быстро развеяло утренней прохладой.