Крик оборвался. Паренек сидел на коленях, объятый все разрастающимся пламенем, быстро хватая ртом воздух и каждый раз, когда его грудь поднималась, слышалось тяжелое дыхание кого-то, несравненно более могучего, чем любой когда-либо встреченных мною смертных.
Смертных, вот ключевое слово, то что приближалось, было не от мира сего. Оно обитало за гранью нашей реальности, там где могли ступать лишь боги. Вайлеко рвался сквозь телесную оборочку Кира на свободу, а тот лишь расширившимися от ужаса глазами смотрел на свои руки, исходящие сверкающим ихором, раскалённым до белизны, что падая, застывал на земле лужицами расплавленного серебра. Человеческая плоть таяла на глазах. Не сумев переродиться в Дхаме, Падший ныне пытался силой прорваться в Кеплер, используя могучие эфирные потоки, принесенные Небесной Горой.
На ум пришло первое из видений возле Омута Посвящения. В нем тоже чувствовались боль и нестерпимое пламя, сокрытого в коконе светила, а ещё был огненный перст, разрезающий эту смертную оболочку, давай солнцу взойти и испепелить все вокруг. Но вспомнилось мне и кое-что ещё. Темная рука, не позволившая ритуалу завершиться.
Я взглянул на свою правую ладонь, черную, словно базальт. В тонком мире она казалась лапой каменной горгульи - абсолютно безжизненной, как и все остальное вокруг. Сила без остатка уходила в Кира, чьи волосы, омытые приливами дикой магии, расплескались по воздуху не опадая, словно находились в воде. Он с ужасом и мольбой посмотрел на меня, ибо я остался единственным, на кого не действовала воля Вайлеко и кого не вмяло в стену ураганом стихий. А причиной тому был череп брата, зажатый в моей левой руке.
Мощь эфира, заключенного в его останках, напоённая эмпириями ненависти, заставляла меня на его фоне выглядеть блеклым фетишем, несуразным амулетом в сиянии силы истинного мага. А так как по воле настоятеля Демта наши души были навеки соединены ещё в детстве, из нас двоих, пока слепой, не успевший обрести плоти демиург, принял за мастера Вечного Океана именно брата. И потому, теперь я не замеченный богом, единственный из всех остался властен над своим телом. Но разве по силам мне было тягаться с предвечным?
Осталось положиться на мудрость Кхулоса, сделать то, что он когда-то явил мне. Не в силах левитировать, я на руках пополз в сторону заполнившего уже почти всю пещеру пламени. Огонь плясал по моей коже, тщась выесть сокрытые за веками глаза, проникнуть в легкие, выжечь изнутри, но мое тело плохо поддавалось, как жару, так и холоду. Дыхание все же пришлось задержать. Упорно двигаясь вперед и не выпуская останков брата из рук, ибо именно они сейчас принимали на себя всю ярость Падшего, пытавшегося остановить меня.
Во взгляде Кира появилась надежда и он дрожащей, таящей, что кусок льда в пустыне, рукой потянулся ко мне. Небольшое зеркальное озерцо вокруг него оказалось вовсе не горячим, несмотря на нестерпимый жар пламени, скорее совсем наоборот, ледяным, словно горный источник в северных долах, да ещё в глубину было явно ниже уровня пола. Уж не является ли оно дверью, через которую Вайлеко суждено попасть в наш мир, едва его смертная оболочка растает окончательно?
Я ухватил парня за протянутую руку и почти сразу вливающиеся в паренька энергии едва не разорвали меня на части, будто переполненный бурдюк с водой. Вместе с ними пришли видения бесчисленных ужасов нарождённого создания, низверженного предвечного. Он был абсолютно безумен, желал лишь убивать и пожирать всех, кто окажется у него на пути, ведомый слепой местью за давно забытое им самим поражение в войне. Бог-вурдалак.
Все это ворвалось в меня, невольно заставив застонать от непереносимой муки, но вместо того, чтобы найти в моем тщедушном теле нового хозяина, эмпирии, не останавливаясь, неслись насквозь, вливаясь в зажатый в руке череп. Но я, ослепший, оглохший, едва не терявший сознание от проходившей сквозь мое тело мощи, продолжал упорно ползти вперед. И чем ближе мы с братом оказывались к эпицентру белого огня, тем больше энергий он оттягивал на себя. Рывком поднявшись, я обхватил Кира, стараясь принять на себя всю ту силу, которая сейчас испепеляла мальчишку. Вернее ... девчонку. Когда наши тела соприкоснулись, я почувствовал две небольшие, но хорошо узнаваемые выпуклости на уровне груди, прежде скрытые за рваной хламидой, теперь превращенной в пепел.
От неожиданности я едва не открыл глаза. Это конечно мало что меняло, но внезапность открытия слега выбивала из колеи и пришлось усилием воли вернуть мысли к происходящему вокруг. Череп брата я воздел над нашими головами, так что он стал рассекать обрушивавшиеся на нас потоки эфира, поглощая большую их часть, а те что не мог, изрыгал в материальный мир в виде колдовских знаков. Те быстро принялись покрывать пол, потолок и даже уцелевшие шкуры, на которых мы обычно спали, диковиной вязью, превращая небольшую пещерку в подобие заклинательного покоя чародея.