Он истово полагал, что мы могли вернуться, а потому слепой фанатизм вновь стал брать вверх над разумом прелата. Казалось, ещё немного и из глотки говорившего вырвется звериный рык. Его не сложно было понять, в конце концов, смысл существования жрецов сводился к тому, что в конце столетия все слуги Пантеона пытались собрать воедино древнюю машину. Деяния всей нашей жизни венчал Праздник Чистых Небес. По законам веры, то что я совершил, являлось непростительным, еретическим поступком. Вернее было бы таковым, если бы мы не стали изгнанниками, отверженными во время вознесения. Но что все эти слова для того, кто не видел, да и не желал никакой иной судьбы, кроме как в служении предвечным?
Покрепче сжав рукоять фламберга, я спокойно произнес:
- Закрыты перед нами двери храма, мы больше не жрецы, брат.
- Не брат ты мне! - взревел Альманзор, кидаясь на меня, взмахнув булавой.
Скофнуг, сидевший сбоку, вновь вскочил на ноги, закрыв собою Киру, тут же выхватив дубину с топором. Остальные прыснули в стороны. Я попытался броситься вперед, сквозь костер так, чтобы огонь встал между мною и нападавшим.
Жар не причинил вреда, но вот непостоянные течения магии подвели, не позволив оторваться от земли достаточно, чтобы перескочить горящие поленья. Рыжие головни веером разлетелись в стороны, останки ризы, опоясывающей меня, затлели и едкий, жгучий пепел полез в глаза, но хвала богам мне удалось развернуться в сторону приближающейся опасности, подняв меч для защиты.
Альманзор врубился в поднятую мною пылающую волну, с разбегу рубанув наискось и метя в мне голову. Его удалось парировать достаточно легко, как и от последовавшего следом удара щитом в шею. Однако такое везение не продлилось долго. Я был не чужд воинских умений, но никогда и близко не стоял в этом к мастерству прелата, который будучи ревнителем пророчеств, посвятил всю свою сознательную жизнь войне с еретиками.
Попытка достать Альманзора широким замахом, привела лишь к тому, что тот, поднырнув под лезвие, нацелил собственную насеку мне в челюсть. Снова не достал, но заставил отпрянуть, начав теснить к стене.
В умирающем сиянии поднятых в воздух угольков, мне приходилось отступать, лишь благодаря удаче, раз за разом избегая смертельного удара. Все остальные застыли поодаль в оцепенение и только откуда-то сверху раздалось:
- Остановитесь, довольно крови! Пантеона заклинаю, хватит!
Слабый голос Пиша внезапно прервался громким «агх!», когда немощные ноги внезапно заплелись одна о другую, заставив старика кубарем покатиться вниз. Невольно я взглянул в сторону, страшась, что он в падении свернет себе шею и сразу же за это поплатился.
Острая грань оголовка булавы рассекла кожу на моей груди до самой кости, не сломав ту лишь чудом, секунду спустя мощный удар локтём достал до моего лица. Искры боли не позволили увидеть кровь, брызнувшую из разбитого рта, но ярость на глупость собрата, вперемешку с вновь поднявшейся изнутри меня, будто бы чужой силой, исходивший не иначе из скрытого меж складок кинжала, удержали меня от падения.
Черное лезвие длинного фламберга было бесполезно на столь короткой дистанции, а потому все что мне оставалось, это с размаху засадить ониксовым черепом в висок пурпурного клобука. На этот раз уклониться Альманзору не удалось. Его повело в сторону, однако рефлексы, выработанные за долгие года полные сражений, заставили прелата поднять щит в тот самый момент, когда мой меч вновь начал свой смертельный оборот. Раздался глухой удар кости о сталь, тяжелым эхом отразившийся в стен вокруг нас.
- Так было нужно. - сквозь стиснутые зубы, сплёвывая кровь, прошипел я.
- Предатель!!! Отступник!!! - ревел прелат, а в голосе его я слышал обиду обвинений. За низвержение в храме, за унижение рабства, за то, что сблизился с мечеными кровью. За то, что отвергнув все, к чему он, прелат, был верен до сих пор, отдал приблудам ценнейшее сокровище, равному которому смертный мог получить едва ли раз в столетие. Мне оставалось только с грустью наблюдать, как некогда освобождённый от слепой веры разум, сильный, острый, вновь погрузился в омут фанатизма. Но что хуже всего, он сам того не понимая, шел против воли своего владыки Кхулоса.
Когда наше оружие вновь столкнулось, я понял, пути назад больше нет. В блестящих глазах, видневшихся сквозь лицевую маску Альманзора, виднелось лишь желание - убивать. Это едва не подвело его, когда мой фламберг свистнул над его макушкой, но вскоре соперник быстро нащупал слабые места в моей обороне, больше и не думая подставляться, планомерно наступая, но нанося мне раны. Вскоре все будет кончено, вопрос лишь времени, ибо я не в силах был сдержать такую ярость. И когда он бросится на Киру, номана ему уже не одолеть, но жертва выводка окажется напрасной, и аватар боле не поверит никому из нас.