Кант представляет собой подходящую фигуру, от которой можно начать размышление о личности и молитве, поскольку именно он, более чем любой другой мыслитель, дал решительный толчок развитию современной персоналистической философии. Конечно, эта философия является в большом разнообразии, но ее постоянной чертой служит утверждение, что человеческая личность характеризуется необъективируемым и несводимым ни к чему другому аспектом – свободой и, следовательно, способна быть началом своих собственных поступков и образа жизни, а следовательно, нести за них ответственность. Личность выходит за пределы, например, чисто биологически или социально детерминированных форм или структур существования: это может выражаться в терминах радикального дуализма (как, например, у Н. Бердяева), или эта трансцендентность личности может рассматриваться как синтезирующая или трансформирующая такие структуры (как, например, у П. Тиллиха, Г. Марселя или Э. Мунье), но в обоих случаях персонализм характерным образом предполагает момент, элемент или область свободы, которую просто нельзя объяснить любым другим феноменическим уровнем бытия или свести к этому уровню. Однако молитва, что бы о ней ни говорили, по-видимому, определенно делает молящегося в некоторой степени зависимым или пассивным в отношении того, кому он молится, и в этой мере молитва, как кажется, подрывает свободу и вместе с этим личность.
Конечно, эти замечания не определяют, кто прав – Кант или люди молитвы! Возможно, настойчивое кантовское утверждение свободы в конечном счете является необоснованным, – а как известно, сам Кант приписывал свободу области ноуменов, или вещей в себе, которые не могут быть познаны, а только принимаются без доказательств как идеалы. Даже в кантовской формулировке есть нечто, можно сказать, таинственное в отношении свободы – намек, побуждающий к размышлению о возможности сближения безоговорочного персоналистического признания человеческой свободы и настойчивого религиозного утверждения исходной таинственности бытия. Я вернусь к этому вопросу позже, но сначала обращусь к исследованию некоторых аспектов пассивности, которые открывают то, что мы могли бы назвать феноменологией молитвы. При этом я рассматриваю молитву главным образом в христианском контексте, ссылаясь прежде всего на Керкегора и Достоевского. Однако, хотя сравнительная феноменология религии вышла из моды у интеллектуального поколения, я считаю, что христианское понимание молитвы этими авторами, вероятно, имеет важные аналогии в других традициях, хотя оценка области действия и убедительности этих аналогий должна быть предметом другого разговора.
Однако, прежде чем обратиться к самой феноменологии молитвы, я бы хотел вкратце описать кое-что из исторического контекста современной дискуссии, следя за дальнейшим развитием взаимосвязи между активностью и пассивностью у Канта и его последователей. Сам Кант понимал, что свобода представляет собой проблематичное понятие. Мы не знаем по опыту свою собственную свободу, и она не является объектом возможного познания. Более того, она ограничена, хотя и не детерминирована, тем, что мы являемся также телесными существами и как таковые подчиняемся законам природы, над которыми наша свобода не имеет непосредственной власти. Кроме того, каждый из нас не одинок в нравственной вселенной, но может существовать как свободный моральный субъект только в силу того, что является членом морального сообщества, которое, в свою очередь, требует, чтобы мы уважали свободу других и не превращали их в орудия, служащие нашим собственным эгоистическим целям. Однако в последующей философии суждение Канта расширили и радикализовали такие мыслители, как Фихте и Гегель, стремившиеся придать свободе основополагающую роль, которую сам Кант явно отвергал. По мнению Фихте, мы фактически имеем непосредственную интуицию нашей собственной свободы, включающую убеждение во всеобъемлющей власти свободы над внешней реальностью. Если в средневековом богословии только Бог рассматривался как чистый акт, то Фихте, по-видимому, перенес эту характеристику на самих людей. Действительно, именно эта передача власти, ранее зарезервированной за Богом, людям привела Фихте к тому, что в дальнейшем получило известность как спор об атеизме.