Но покрывшие поляны, как взъерошенная шерсть, перевёрнутые валки под лёгким ветерком действительно быстро подвяли и зашуршали.
— Солнце, ветер… — бубнил дед Миша, раструшивая граблями волглые подбрюшья валков. — Маленько подвеет — будем согребать…
В этот день мы с дедом уже не вели на перекурах серьёзных бесед, не слышали песни берёз. До самого вечера шелестели укладываемые в копны навильники душистого сена, гуляло в логу эхо голосов, колол под рубахой потное тело налипший сенной мусор. Поляны покрывались свежими копнами, в которых тихонько потрескивало оседавшее сено, и продолжали стрекотать кузнечики. В логу сразу стало уютно.
Сгребая волки, баба Катя срамила деда из-за каждой копны. Одну он, по её мнению, «ложил» криво, и она должна была упасть, в другую кидал сырое сено, третью ставил не там, где надо… Дед молча пыхтел, таскал навильники, изредка бубнил под нос:
— Ну, упадёт — упадёт, на земле останется, вверьх не улетит… Мы ложим — сено сухо, она пришла — у ей мокро образовалось…
Подцепив тяжеленный навильник, ловко перевалив его на упёртые черенком в землю вилы, дед пару секунд пережидал, пока с него облетали мелкие листики и труха, потом, крякнув, поднимал почти целиком скрывавшую его гору сена, нёс и с перевёртом, чтоб легло аккуратным пластом, укладывал в копну. А, когда мне, старавшемуся не отставать, тоже удавалось подцепить приличный навильник, баба Катя каждый раз говорила:
— Не бери столь — тяжело. За дедом не гонись, он всю жизнь сено ворочат.
В горячке работы мы не сразу заметили, как уже под вечер из-за верхушек берёз, очерчивавших безмятежно голубое небо над логом, вдруг показался край облака. Тихо, будто крадучись, он выползал всё больше, превращался в тёмнобрюхую громаду, надвигавшуюся на лог, словно крышка. Вспыхнув расплавившимися краями, облако «съело» солнце, на разомлевшие от жары поляны упала тень, и, приятно холодя пылающее тело, дохнул ветерок. Где-то глухо рокотнуло.
— Гром ли чё ли? — баба Катя из-под руки глянула на горящие края облака. — От ведь дотянул!.. Пока погода была — мы жда-али, теперь в дож убирать будем…
Напрасно дед оправдывался, что вчера солнце «ясно закаталось», что по радио дождя не передавали. Факт был налицо, и, конечно, в этом необыкновенном явлении виноват был только он — дед Миша.
Вслед за облаком надвинулась сизая туча, в лесу стало сумрачно, как вечером. Примолкли птицы. Только мы сложили очередную копну, как брызнул дождь.
Пережидали его, сидя под копной, зарывшись спиной в душистое сено и слушая, как он тихо шуршит по уже перевёрнутым, но не успевшим попасть в копны волкам. Дождик хоронил наш дневной труд.
Вернулась мокрая, бегавшая на стан закрывать сумки и вещи Галка, плюхнулась рядом со мной, сунула кулаком в бок:
— Чё, сахарный ли чё ли, размокнуть боишься!
Баба Катя продолжала сокрушаться, что, если зарядят дожди — пропадёт сено. Дед Миша, благоразумно прилёгший не под нашу, а под соседнюю копну, угрюмо молчал…
Гроза быстро кончилась, выглянуло солнце, но работать было уже нельзя. Дождик, как выразилась баба Катя, только «нагадил» — землю путём не полил, а сено намочил.
Но назавтра, на наше счастье, погода снова установилась.
Когда скопнили оставшееся сено, мы с дедом опять взялись за литовки — докосить последние полянки в вершине лога. Снова один за другим летели горячие дни, только в них появились новые детали, словно прошедшие дождики смыли часть красок прежнего лета, взамен принеся другие.
В небе, прежде безмятежно ясном, теперь всё чаще плыли горы величественных облаков, пятная лёгкими тенями лес и поляны, то и дело подавал голос далёкий гром. Грозы ходили неподалёку, иногда выкатывали тёмной стеной на горизонт, стояли в раздумье, потом нехотя сворачивали в сторону и проплывали мимо. Мы косили, а где-то над нами в клубящихся, полных таинственного движения небесах медленно переламывалось лето. Ильин день был не за горами.
Баба Катя переживала, что пойдут дожди, сено погниёт.
— Чё вот ты копны эти клал — прольёт дож и всё! — пилила она деда. — Свозили бы волокушей да сразу сметали!
— В копнах лучше вылежится, — угрюмо отвечал дед.
А далёкий гром не унимался, бормотал и бормотал где-то за лесом — за горами, за долами поспешал грозный Илья-пророк, издали предупреждая о своём приближении. Мне тоже было немного тревожно.
— Деда Миша, гром ударил, — говорил я деду на перекуре.
— Но и што?
— Копны прольёт.
— Прольёт — просушим, — пуская дым через нос, невозмутимо отвечал дед.
— Надо успеть убрать.