И вдруг стало грустно, что всё кончилось.
Помню, в тот вечер я не пошёл в клуб. Протопив баню, смыв последние покосные грязь и пот, мы сели ужинать всей семьёй, и баба Катя выставила бутылку водки. Надо было «обмыть» сено, да и деда уважить, а то ещё «уйдёт в сельпо»… Как полноценному работнику налили стопку и мне.
Это был редкостный вечер. Баба Катя и дед Миша, к моему великому удивлению, сидели рядом и не ругались. Спокойно разговаривали о сене и погоде, о том, что покос теперь — забота с плеч, но что надо будет помочь дяде Серёже и дяде Вове, рассчитаться за «помочь»…
Сашка рассказывал, как, поднимая тяжёлый навильник, чуть не сломал вилы… Галка — как увидела выскочившую из-под копны мышь и напугалась… Сидевшая рядом со мной, тоже выпившая стопочку баба Катя обнимала меня за плечи и говорила:
— Вот работник-то наш, весь покос рукам косил… Мой-то родной!
— Наравне с мужико-ом, — поддакивал дед. — Косарь настояшшай…
Давно нет на свете деда Миши: тихо, как и жил, ушёл он в землю, на которой работал зиму и лето, ушёл в солнце и ветер, в белоголовник и иван-чай. На могиле, как участнику Великой Отечественной, от райвоенкомата ему поставили памятник со звездой.
Давно нет и бабы Кати… Мирно лежат они на кладбище на увале за деревней и больше не ссорятся.
Заброшен, зарос осинником, сорной травой их покос, как и большинство других покосов. Повыводили в деревнях коров, а кто держит — предпочитают покупать сено тюками. Да и само тысячелетнее искусство ручной косьбы уже почти умерло. Мы с дедом, наверное, были «последними могиканами», кто косил покос вручную.
Но осталась память. Как живые, вижу родные лица, буйное разнотравье лесных полян, горячее июльское солнце… А рядом с ним, чуть заметный в бездонной синеве, кружит ястребок.
Корни жизни
Сергей спал с открытым окном, в которое вливались холодок и шум утреннего города. Когда в прихожей раздался звонок, а затем голос отца, он проснулся и прежде всего вспомнил то, с чем заснул накануне: последний экзамен сдан, начинаются каникулы, сегодня он с друзьями идёт на пляж. Уже неделю над землёй синело безоблачное небо, за окном, у которого он доучивал последние билеты, томился от жары одетый молодой зеленью город. Вольная жизнь — горячие пляжи, загорелые девушки — стояла по другую сторону стекла, как долгожданный приз за тяжкие учебные труды. Подошла церемония вручения…
Сергей встал, потягиваясь, отдёрнул оконную занавеску, с которой вспорхнули насевшие ночные мотыльки. Утреннее солнце уже яростно горело на крышах домов, в окнах далеких девятиэтажек.
В прихожей хлопнула дверь.
— Телеграмма, — входя в комнату, каким-то странным голосом сказал отец. — Дед наш помер. Дед Серёжа…
Стремительный поезд пролетел через короткую летнюю ночь и, сырой от предутренней росы, остановился на маленькой станции. Сергей с отцом вышли на перрон, поёживаясь от холодка, гадая, не встретит ли кто из родни. На востоке, там, где была деревня, и куда еще нужно было добираться почти семьдесят километров, край ночи уже светлел. Оттуда шёл новый, сулящий тяжёлые хлопоты день.
По тёмному безлюдному перрону торопливо приближалась чья-то фигура. Она подошла к ним, заглядывая в лица, и вдруг бросилась к отцу.
— Слау бох, уж третий поезд встречаю! Вечером Колька приехал — мол, телеграмму вам дали, должны быть… горе-то како!.. — запричитала она, и Сергей узнал тётю Марусю, двоюродную сестру отца, которая жила здесь, в райцентре Крутояр.
Она ткнулась губами в щёку отцу, потом Сергею.
Из темноты появилась еще одна фигура.
— Я вас он де ищу, а бабка уж нашла, — и запыхавшийся дядя Вася, тёти Марусин муж, обдавая перегаром, тряс им руки загрубелыми, как дерево, руками. — А мы уж… поминать-то заране нельзя, дак… про себя дядю Серёжу помянули, собралися да сюда…
На пустой привокзальной площади в предрассветных сумерках одиноко серела забрызганная грязью старенькая Колькина «Лада». Колька, отцов племянник, двоюродный брат Сергея, в старом трико и растоптанных тапочках, дремал за рулём…
Сели, поехали. На крутоярских улицах, поблескивающих лужами после недавнего дождя, еще горели редкие фонари, их свет призрачно скользил по лицам сидевших в машине.
— Как случилось-то? В телеграмме три слова только… — спросил отец.
Оказывается, случилось обыкновенно. Была суббота, жаркий день, дед с бабушкой помылись в бане и собрались за ворота на лавочку. Дед сходил к колонке, принес и долил в котел пару вёдер воды, чтоб нагревались остатним теплом для хозяйственных надобностей. Потом сел на лавочку и умер. Медсестра сказала: «Видимо, инсульт…».