Вдруг окружающее — дорога, разбитая Колькина «Лада», деревенская родня — показались Сергею сном, словно всё происходило не с ним, а с каким-то другим человеком. За двадцать лет жизни ему ещё не приходилось серьёзно задумываться о смерти, о том, что она может коснуться его, его близких. Она ходила где-то далеко, среди других людей, может, её вообще не было на свете… Может, сон кончится, и всё станет по-прежнему…
Медленно светало, становились видны проносившиеся за окнами серые, поникшие от сырости травы на обочинах, поля, перелески. Где-то на середине пути мотор вдруг сбился с ритма, начал глохнуть. Остановились. Колька полез под капот, остальные вышли размяться.
Вперёд и назад уходила до горизонта пустынная дорога. В предрассветном, покрытом холодной росой мире, под предрассветным небом, по которому, как гигантские половики, растянулись пасмурные полосы облаков, стояла тишина. Вдруг совсем близко из черёмухового колка раздалось кукование кукушки. Все встрепенулись: на людей, ехавших на похороны, остановившихся посреди огромной, ещё не стряхнувшей дрёму земли, неожиданно повеяло новой жизнью нарождающегося дня и свежестью молодого лета.
Мотор завёлся, поехали дальше. Когда с вершины последней горы, наконец, открылась деревня, первые лучи солнца горячо ударили в лобовое стекло…
Колька высадил их возле дедова дома, сам поехал к себе поспать пару часов после бессонной ночи.
Дом стоял безмолвный, с закрытыми ставнями, лишь ранние воробьи чирикали на освещённой восходящим солнцем тесовой крыше. Но одна ставня была приоткрыта, в окне, чуть заметный в ярком свете утра, мерцал огонёк.
Дверь была не заложена. Навстречу в нахолодавшую за ночь веранду вышла бабушка. Её покрасневшие от слёз глаза встретились с глазами отца и Сергея. «Вот и нет больше нашего деда», — прочитали они в глазах друг друга.
Дед лежал в комнате в обитом красной материей гробу, поставленном на две табуретки. Сергея поразило, как неузнаваемо меняется лицо умершего: оно было, словно из белого папье-маше. Возле гроба стоял стул, на котором перед их приездом сидела бабушка, а в головах, яркие в полумраке комнаты, горели свечки.
Сергей смотрел на знакомо-незнакомое дедово лицо и никак не мог поверить, что оно никогда уже не улыбнётся, не пошевелит ни единой своей частью… Они сидели возле гроба, и бабушка, плача, в который раз рассказывала, как на её глазах дед сел на лавочку, повалился на бок, как она начала его поднимать, с ней стало плохо…
Дядя Вася с тётей Марусей, отказавшись от завтрака, легли вздремнуть, Сергея с отцом бабушка повела покормить с дороги. В просторных прохладных сенях, летом служивших кухней, стоял с детства знакомый Сергею запах сухой душицы и белоголовника, мешок с которыми из года в год висел в одном и том же месте под потолком. На лавках уже стояли тазы с напеченным на поминки хворостом, а в полутёмном углу — два ящика водки, прикрытые половиками. Утирая слёзы, бабушка собрала на стол. Они сели есть, вроде бы всё было, как в прошлые годы, когда вот так же бабушка кормила их здесь с дороги. Но Сергей чувствовал, что что-то изменилось в окружающем воздухе, во вселенной. В ней уже не было с ними деда. Он вдруг подумал, что в этой вселенной нет двух одинаковых семей, и теперь, после смерти деда, их семья уже никогда не будет такой, как прежде…
Часам к одиннадцати начали подходить люди, то и дело стукала калитка. Старухи, женщины рассаживались возле гроба, мужики, побыв в доме, выходили во двор покурить.
— Не снимайте, идите так, — говорила всем тётя Маруся, убравшая в комнатах половики, но на крыльце и в веранде всё равно стояла чужая разнокалиберная обувь. От этого дом тоже казался чужим, словно перешёл под чью-то постороннюю власть.
Сергей посидел с родными у гроба, вышел во двор. На уже горячей от солнца лавочке возле веранды сидели, курили Колька и дядя Володя, дедов племянник, тоже по телеграмме прилетевший с Дальнего Востока.
— Садись, — сказал он Сергею, подвинувшись. — Тыщу лет уж тебя не видал. На похоронах вот встречаемся… Как живёшь, учишься — рассказывай.
— Ничего, — Сергей сел рядом. — Учусь на филологическом. В университете.
— Это на кого?
— Учитель русского и литературы.
— А-а…
На крыльцо вышла тётя Маруся.
— Коля, ты на машине? Съезди, миленькой, в лес, вон, с Серёжей, нарвите цветков на могилку.
…Берёзовый лес стоял высокий, зелёный, весёлый. Колька свернул с накатанной дорожки, въехал в густую траву, остановившись на опушке. Сергей открыл дверцу, ступил в траву, ещё сырую от росы, и через несколько шагов уже промочил свои замшевые городские туфли.