Пашка вдруг почувствовал тоскливое беспокойство, он устал и хотел есть.
Наконец они остановились возле одного из безмолвных домишек. Его окна за тёмным, заросшим крапивой и черёмухой палисадником тоже были темны, а над силуэтом чёрной крыши Пашка увидел одинокую, мерцающую из холодной бесконечности звезду.
— Неуж нету?! — запаленно выдохнула бабушка.
Пашке стало совсем тоскливо, он приготовился плакать. Дед толкнул калитку в покосившейся воротине — закрыто. Побрякал кольцом щеколды. Тишина, только в соседнем дворе взлаяла собака, да ветерок чуть слышно прошелестел в черёмуховых листьях.
— Марусё-о-о-оу! — закричала бабушка.
И вдруг откуда-то из-за дома донеслось:
— О-оу!.. Иду-у!..
В ночи просиял свет! Через щели воротины он упал полосками на траву, потом хлынул в открывшуюся калитку. Окружённая им, как нимбом, в ней стояла тёмная фигура, вокруг её головы летали светящиеся точки ночных мотыльков.
— Ах вон это каки полуно-ошники… мои-то родныя… — радостно сказала фигура, и Пашка почувствовал, как от её распевного голоса сразу стало тепло и хорошо.
Он услышал громкое чмоканье — фигура целовалась с бабушкой, потом с дедом.
— Слау бох, а мы уж думали — никого нет, окна тёмны, — говорила бабушка.
— Да я только с дежурства, в огороде огурцы поливала, ничё не слышу. А вороты уж заложила… Ну-ка, а де тут у вас… мой-то хороший.
Пашка почувствовал, как его целуют в макушку,
теплые, загрубелые, пахнущие чем-то знакомым ладони гладят по голове. Бабы Марусины руки пахли огурцами…
Через заросший травой дворик прямо по широкой полосе света, падавшего из открытых сенных дверей, они пошли в избу, точно по спасительной, раздвигавшей ночь дороге, и вокруг них танцевали огненные искры мотыльков.
В бабы Марусиной избе пахло чем-то старым и терпким: «Как у бабушки в сундуке», — вспомнил Пашка. Под низеньким потолком уютно горела яркая лампочка на забелённом извёсткой проводе, освещала кособокую русскую печь, стол, лавку с вёдрами. Пашка увидел, что у бабы Маруси — еще молодые чёрные глаза, которые озорно поблёскивали из-под низко повязанного белого платка. Она собирала на стол, дед с бабушкой сидели на лавке и вели обстоятельный разговор о домашних новостях, огурцах и погоде. Пашка сидел рядом, вертелся, таращился на громадную белёную печь с тёмным, как пещера, устьем, прислоненную к ней забавную деревянную лопату, корзину с яйцами под лавкой… А со стены с немного расплывчатой старой фотографии в крашеной рамке на него печально глядели какой-то дяденька с закрученными усами и тетенька с черной косой.
— Баба, а это кто?
— Что? — повернулась к нему бабушка. — Это бабы Марусины родители. Маруся, это же как дядя Алексей с войны пришел снималися? У тети Нюры ишшо коса кака.
— Да, а у тяти вон чуб, — улыбнулась баба Маруся.
Из-за печки, качнув цветастой занавеской, вдруг бесшумно вышел большой чёрный кот. Он глянул жёлтыми глазами на гостей, на бабу Марусю, понюхал воздух, подошел к Пашке и потерся головой о его ногу. Заинтригованный Пашка, ещё не видавший таких красивых и компанейских котов, слез с лавки, погладил кота.
— Что, варнак, знакомиться пришел? Это мой Васька, — представила кота баба Маруся.
Васька немного посидел, встал и неторопливо пошел в дверной проём за голубенькими занавесками, который Пашка заметил только сейчас. Пашка — за ним.
Они с котом оказались в маленькой комнатке. На двух окошках — чистенькие тюлевые занавески и горшки с цветами, на полу — разноцветные половики-дорожки, в углу — старенький, покрытый вышитой салфеткой комод с зеркалом. А на стене громко тикали в тишине часы с гирьками. Но главным предметом, занимавшим чуть не полкомнаты, была высоченная, заправленная узорным покрывалом кровать с пышной периной и горой подушек, уходившей, казалось, к самому потолку. Чёрный кот Васька бесшумно ходил по мягким дорожкам, на которые из кухни падала полоска света, и в полумраке чудесная бабы Марусина горница казалась Пашке настоящей сказкой.
Он встал на цыпочки и выглянул из-за перины, чтобы разглядеть висевший над кроватью старый ворсистый ковёр. В ковре была волшебная страна: по зеркально-стеклянным водам, над которыми нависали кущи диковинных растений, прямо на Пашку плыли большие белые птицы с изогнутыми шеями, одновременно похожие и на гусей, и на лебедей, и на цапель. На берегу среди не то пальм, не то берёз гуляли то ли олени, то ли косули. А над всем этим поднимались и уходили в золотые дали чудесные, покрытые лесами горы, похожие на те, что Пашка видел из окна поезда. В полумраке казалось, что олени ходят, а птицы плавают… В тёмное окно долетел далёкий гудок поезда со станции и разнёсся по горам и лесам волшебной страны…