— Куда это, Николай Иваныч!? Без угощения не пущу! Так нам помог и убегаешь!
Виновато улыбаясь, Зима-лето отводил глаза, теребил в руках тряпку, но стоял на своём. Петрович почувствовал: чудака что-то обидело. Он знал, что на Николая Ивановича иногда «находит», и уговорить его в таких случаях невозможно. «Генка треклятый что ли егозадел? Или ещё что? — огорчённо думал Петрович. — Нехорошо получается».
— Какие озёра, гроза вон идёт, — сказал он, уже смирившись и поняв, что Зима-лето не уступит.
И с лёгкой обидой добавил:
— Ладно, дело твоё, силком не держим…
Когда Зима-лето невольно приходилось огорчать других, в душе он сильно переживал, но через чудную свою натуру переступить не мог. Сейчас ему хотелось убежать от всех в тишину, безлюдье, провести наедине с собой хотя бы остаток этого неудавшегося дня…
Он уже вышел за ворота и складывал в люльку своего «Урала» инструменты и пакет с пирожками, который ему всё же всучила Мария Сергеевна, как вдруг услышал за спиной стук щеколды, прерывающийся Вовкин голос:
— Дядя Коль… дядя Коль… можно с вами на озёра?
Он удивлённо оглянулся. Вовка держал в руках треснутую, по-детски неумело перемотанную изолентой бамбуковую удочку и консервную банку с остатками полузасохших червей и, вытаращив глаза, смотрел на него с отчаянием человека, решившегося на преступление.
Зима-лето растерялся. Он уже вздохнул было с облегчением, уже почти вырвался в свой вожделенный Ильин день, но Вовка с треснутой удочкой, как камень перед колесом, встал на пути. Зима-лето не знал, что делать.
— Вова, ты где?.. Ты… а ну домой! — раздался в ограде голос Марии Сергеевны.
Глаза у Вовки стали умоляющими. Вместе с досадой и растерянностью Николай Иванович вдруг почувствовал, как в душе у него что-то дрогнуло.
Распахнулась калитка, торопливо вышла Мария Сергеевна.
— Ну конечно! Он чё тут, поди, на рыбалку просится? — глянула она на Зима-лето и повернулась к Вовке. — Давай домой, дяде Коле некогда!
И тут Вовка заревел. Он судорожно всхлипывал и шмыгал носом, наматывал на палец отклеившийся от удилища конец изоленты, а слёзы падали прямо в банку с червями.
— У-у, восемь лет, взрослый мужик… распустил нюни! — тон матери смягчился. — Будет у отца выходной — съездите на свои озёра…
Но Зима-лето уже сдался, горькие Вовкины слёзы не оставили ему выбора. Маленького человека надо было выручать, хотя теперь уже Николай Иванович не знал, чем закончится этот его злополучный Ильин день.
— Ну, что… поехали… пусти его, — не очень уверенно сказал он Марии Сергеевне, глядя куда-то поверх её головы. — Пусть возьмёт брезентуху от комаров да чего-нибудь на голову.
Мария Сергеевна в замешательстве смотрела на него.
— Ты серьёзно, Николай Иваныч? Ну, не знаю… И какие озёра — вон дождь собирается…
Зима-лето мельком глянул на потемневший горизонт.
— Ничего, перекрутит. Если что — вернёмся.
Вытирая слёзы, торопясь, пока мать и Зима-лето не передумали, обрадованный Вовка кинулся в дом за брезентухой…
Они ехали по деревне, а навстречу им в конце улицы, словно поднимающийся занавес, из-за горизонта медленно выползала сизая хмарь, на фоне которой ярко белели пятна шиферных крыш. Но в остальном мире продолжало светить солнце, и Вовка не верил своему счастью — он ехал на Марьясовские озёра с самим Зима-лето! Крепко держась за борта чудесной Зималетовской люльки, на дне которой подпрыгивали сенная труха, дохлые шмели и прочий лесной, луговой и полевой мусор, он был на седьмом небе. Потемневший горизонт ни капли его не смущал: если Зима-лето едет на рыбалку — значит, рыба будет клевать. Даже в грозу!
Сначала они свернули домой к Зима-лето. Выкинув засохших Вовкиных червей, Николай Иванович пошёл в дальний, непаханый угол огорода, перевернул лежавшую в высокой крапиве тяжёлую полусгнившую плаху, и восхищённый Вовка увидел бело-розовые гроздья прилипших к её сырому брюху дождевых червей. Пока он собирал их в банку, Зима-лето приготовил удочки, вернулся и присел рядом прямо в траву. Вовка, который и робел, и радовался, и сгорал от нетерпения быстрее ехать, тоже присел возле него, притих.
Николай Иванович молча жевал травинку, смотрел сквозь развесистые стебли тимофеевки на подёрнутую маревом луговину за огородом… Он вдруг с удивлением почувствовал, что Вовка ему не так уж мешает, не нарушает тот Ильин день, в котором ещё недавно ему хотелось остаться одному. Что же дальше? Куда теперь с таким рыбаком ехать?
Ещё раз глянув на надвинувшуюся и, словно в раздумье, остановившуюся над дальними горами хмарь, Зима-лето выплюнул травинку, встал.