— Ну, поехали! Грозы-то не боишься?
— Не-е, — радостно заверил Вовка. — Перекрутит…
Когда они вышли за ворота к мотоциклу, Зима-лето окликнул сосед, возившийся в палисаднике дома напротив.
— Далёко собрались?
— На озёра.
— Гроза идёт…
— Это так, пугает, — улыбнулся Зима-лето…
Сосед долго смотрел вслед одинокому, убегающему за околицу в поля, прямо под надвигающуюся тучу, облачку дыма Зималетовского мотоцикла…
А в лицо Зима-лето и Вовке ударил пахнущий полынью и мёдом полевых трав вольный ветер, и оба почувствовали, что вырвались, наконец, в долгожданную свободу. Просёлочная дорога уходила в притихшие под грозовой тучей поля и колки, и, чем дальше, тем всё выше становились, всё громче шуршали по мотоциклу и люльке клонившиеся над колеями развесистые травы. С золотистых метёлок взлетали пауты, долго стремительным эскортом тёмных точек неслись рядом, норовя сесть на Вовку или пыльное стекло, прокатиться бесплатно. Вовка восторженно приветствовал всё — травы, колки и этих обнаглевших в предчувствии дождя паутов.
Когда мотоцикл выскочил за небольшой березнячок, с вершины могучего увала открылась ширь. Складками огромного одеяла лежали поля, лога, колки, а над ними ходили грозные, сияющие тучи-облака. Далеко-далеко, у самого горизонта, с одной тучки протянулась до земли маленькая фиолетовая борода дождя. Наверное, это была та самая гроза… В этом неожиданно распахнувшемся мире, где, как в калейдоскопе, полосы солнца и дождей переплетались с тенями облаков, всё было подвижным, летучим. И Зима-лето подумал: «Вот он, мой Ильин день!..»
В бездонной глубине Марьясовских озёр, проток и стариц плыли всё те же сияющие облака. Их протыкали листья осоки, морщила рябь от ветра, но ни осока, ни встречный ветерок, ни упавшая в воду ветка прибрежной талины не могли остановить их невозмутимое, с самого утра волновавшее Зима-лето шествие.
В притихших, словно прислушивающихся к далёкому грому марьясовских лугах было безлюдно, просторно и хорошо. Когда Зима-лето с Вовкой подъехали к затаившемуся в кустах Светлому озеру, и мотор смолк, их окружила тишина, в которой трещали стеклянными крыльями путающиеся в осоке фиолетовые стрекозы да дёргали коростели. Грозовая хмарь, как и предсказывал Зима-лето, отступила, залегла на дальних увалах на горизонте, лишь изредка ворчала оттуда, как присмиревший зверь.
Вовка вылез из люльки и оказался по грудь в луговой траве, на развесистых метёлках которой покачивались слепни и стрекозы, а в бело-жёлтых, как куски мёда, соцветиях белоголовника ползали маленькие полевые пчёлки. Его мечта сбылась, он был в волшебной стране Марьясовских озёр!
Они подошли к воде. Из прибрежной осоки торчала талиновая роготулька для удочки, вырезанная и воткнутая Николаем Ивановичем ещё в начале лета. Противоположный берег висел в воде вниз головой тёмной полосой кустов… А у самых ног в светлой, мелкой воде Вовка увидел точки убегающих в глубину жуков-плавунцов! А перед носом — качающуюся на листе осоки большую стрекозу, которая выгибала хвост и балансировала крылышками! А недалеко от берега — вдруг всплывшую на поверхность воды цепочку маленьких пузырьков, от которых бросились в стороны голенастые водомерки!
— Дядя Коль, а это караси дышат? — Вовка уставился на непонятное явление.
— Нет, — Зима-лето чуть улыбнулся. — Мы подошли, берег качнули — из дна газ выходит…
Они вытащили из люльки рыболовные принадлежности, собрали удилища-телескопы. Поплавком Зима-лето установил Вовке нужную «глубину», проследил, как он самостоятельно насадил на крючок отчаянно крутившегося червяка и, бросив в воду горсть дроблёнки, поставил его на своё любимое прикормленное место возле кустов. Не привыкший к длинным «телескопам», с замиранием сердца Вовка неловко закинул — близко, поплавок булькнул в прибрежной осоке. Зима-лето показал, как надо — плавно, с поводкой.
— Вот… давай… — сказал он, когда со второго раза Вовка закинул, куда следует. — Я тут рядом буду.
— Ага… — Вовка вцепился в удилище, уставился на поплавок.
Ему казалось, что он сразу дрогнет и пойдёт под воду, но поплавок застыл в глубине опрокинутого неба. Шаги Зима-лето стихли за кустами, и Вовка остался один на один с фиолетовыми стрекозами, загадочным озером и неподвижным поплавком.
Зима-лето закинул удочку неподалёку, за старыми талинами, и тоже остался, наконец, наедине — с лугами, молчаливой водой и своими заветными ильинскими облаками. Он положил удочку на роготульку, отошёл от воды и присел на покатом бережке, глядя на луга, на синеющие вдали горы полноводной А…ни, то меркнущие под набегающими облаками, то вновь вспыхивающие под вечерним солнцем.