Они уже не кипели, как в середине лета, буйством жизни, эти исхоженные им вдоль и поперёк пойменные луга. Рослые, перепутанные ветром травы клонились к земле, плакучая осока под налетавшим ветерком волновалась по-осеннему печально. Ветерок задирал, серебрил листву старых талин, свинцовой рябью зашторивал озёрную гладь, и в сердце Зима-лето с новой силой защемила всё та же странная, с утра не дававшая ему покоя грусть. И здесь, в лугах, где пахло белоголовником и озёрной водой, он чувствовал запах отцветающей земли, запах позднего лета.
Почему-то вдруг вспомнилось, что ему, Николаю
Ивановичу Новикову, уже сорок пять, не за горами полтинник. А полтинник — это уже осень… Вспомнились давно ушедшие от него жена и дочь, живущие где-то чужой семьёй. Жить нормально, по-человечески, удержать семью он не сумел, потому что не смог изменить своим облакам и озёрам. А уместить облака и обыденную семейную жизнь в одной человеческой судьбе, наверное, не суждено…
И побежали, побежали картины прошлого… Он вспомнил, как в первые годы семейной жизни пытался делиться с женой сокровенными мыслями, объяснить, чем живёт его душа. Пробовал брать её в лес, на реку, но, женщине сугубо практичной, ей были абсолютно не нужны ни ночные костры на берегу, ни полевые ромашки. Когда, наконец, он это понял, у них уже была маленькая Светка. Тогда он стал уходить из дома один. Приносил рыбу и шишку, ягоды и грибы. Но это не спасало, отчуждение росло, переходило в ссоры… Долго мучиться они не стали, развелись стремительно. Забрав четырёхлетнюю Светку, бывшая супруга перебралась, как оказалось, на заранее подготовленную площадку — к давнему ухажёру из соседнего райцентра. А он, Зима-лето, остался один, со своими лугами, озёрами и облаками. Все звёзды неба были теперь его.
Первое время сильно скучал по дочке: видеться с ней, жившей далеко в чужом посёлке, приходилось редко. Позже боль притупилась. Он работал в совхозе, пока его не задушили в лихие девяностые, потом подался в ночные сторожа, колымил по селу, пропадал в полях и лесах и постепенно превратился в бродягу, чудака и умельца Зима-лето. А дочка росла вдали от него, у неё появлялись новые подружки, новые интересы, и, как всякий оторванный от отца ребёнок, помаленьку его забывала…
«Где она сейчас? — глядя на пролетевшую над травой пёструю луговую бабочку, подумал Зима-лето. — Не виделись уже несколько месяцев… С кем дружит, чем живёт? На будущий год уже выпускной…»
Неожиданно его резанула такая острая, такая пронзительная тоска по дочери, семье, живому человеческому теплу, что потемнело в глазах. Запрятанная глубоко в душе, боль вдруг выстрелила, как много лет сжимавшаяся и, наконец, распрямившаяся пружина. Вселенная качнулась перед ним. В этой вселенной, чьей красотой и бесконечностью была очарована его душа, он ощутил себя бесконечно, космически одиноким.
Он почувствовал, как что-то быстро бежит по щеке, и не сразу понял, что это слеза. Слеза, в которую выливалось всё, что, как назревавшая гроза, томило его целый день, а, может, и целую жизнь. «Что со мной, что?» — в недоумении и отчаянии подумал он…
Обхватив руками колени, глядя перед собой незрячими глазами, онсидел долго. Наконец, встрепенулся, огляделся, словно впервые увидел окружающий мир. На том берегу всё так же монотонно скрипел коростель, блестело из-за лежащих на горизонте туч уходящее солнце, обливая червонным золотом луга, высвечивая напоследок каждый куст, каждую травинку. Ильин день прощался с миром.
Да, всё было в этом дне — и синие горы, и гром, и облака. Но он не получился…
Разминая онемевшие ноги, Зима-лето встал, подошёл к воде. Прибитый ветром к осоке, поплавок всё так же безжизненно покачивался на мелких волнах. Зима-лето вытащил удочку: червяк был объеден — видимо, долбила мелочь. «Надо собираться, не будет сегодня клёва, — подумал он и вдруг вспомнил про Вовку, выругал себя. — Совсем забыл про пацана!
Как он там?»
Когда оставшемуся одному Вовке надоело пялиться на поплавок, то неподвижный, то покачивающийся на мелкой волне, он начал наблюдать за скользящими по воде водомерками и висящим над осокой комком комаров-толкунов. То, что он приехал с Зима-лето, а рыба не клевала, Вовку озадачивало, но окружающий мир был интереснее, чем рыбалка. От земли до неба он полнился жизнью. Вовка вдруг замечал то приклеившуюся к осоке большую мокрую улитку, то пробирающуюся в траве серо-зелёную лягушку… Задирал голову — в воздухе над лугами тёмными точками летали, носились, зависали жуки и мошки…