А когда он увидел залитую солнцем шиферную крышу материного домика, на которой звонко чирикали воробьи, а над трубой вился дымок, у него радостно забилось сердце… В окошке с голубыми наличниками мелькнуло лицо, Владимир Иванович махнул рукой. Он толкнул низенькую, со старинной щеколдой калитку, вошёл в маленький дворик и сразу почувствовал, как на него ложится невидимая сень материного дома. В этом домике, в этом дворике с торчащим над сараюшкой шестом скворечни и поленницей у забора ему, седому мужику за пятьдесят, становилось хорошо и спокойно, как бывало в детстве. Словно он вновь становился босоногим пацанёнком, и все тяготы жизни разбивались об эту старенькую калитку, оставались в большом мире. Он не знал, как матери удалось принести сюда, в город, эту атмосферу родного дома, но это было именно так.
Сейчас на скворечнике, сделанном когда-то его собственными руками, на всю вселенную заливался пересмешник-скворец. Радостно было его слушать, радостно было дышать деревенским, с запахами дымка и оттаивающих огородов, воздухом окраины. Поднявшись на крыльцо, Владимир Иванович, однако, отметил, что одна плашка подгнила — надо будет заменить…
В доме после тёмных сеней невольно зажмурился от яркого света. На окнах кухоньки и маленькой горницы огнём горели герани и белые тюлевые занавески, на пол, на домотканые дорожки и кружки падали столбы уже набравшего силу яростного солнца. Оно блестело на тарелках и ложках видневшегося в горнице накрытого стола, играло на вышитых салфетках на ветхозаветном, привезённом ещё из деревни комоде, дробилось в старом настенном зеркале, обрамлённом заткнутыми за рамку пожелтевшими фотографиями. Им был полон весь застеленный разноцветными половиками, завешенный ситцевыми занавесками, словно явившийся из далёкого детства домик, и Владимир Иванович вдруг подумал: «Ведь этот свет и есть Бог!». Это он тихо входил в их деревенскую избу на Пасху, когда она наполнялась утренним светом, он незримо стоит сейчас в падающих из окон столбах солнца… Значит, он был с ним всегда. Даже когда он, жалкий человек,
насмехался над ним, не верил… Мысль эта потрясла его.
Прямо из солнца, золотившего, как нимб, её седые волосы, к Владимиру Ивановичу шагнула совсем уже старенькая, сухонькая мать.
— Христос Воскресе, сынок! — Воистину Воскресе, мама!
Они обнялись, расцеловались. Мать коротко, истово приникла к нему головой, и, всё ещё взволнованный своим озарением, он почувствовал знакомый запах её волос, неуверенное пожатие слабых старческих рук. У него защемило сердце.
Потом они сидели за столом в переполненной светом комнатке, и солнце блестело на посуде и на белоснежной голове большого, в разноцветной присыпке, кулича. Мать очистила крашеное яйцо, разрезала на три дольки, положила ему и себе. Третья долька осталась на тарелке.
Квартирный вопрос
Жена, ходившая в управляющую компанию разбираться с платёжками, принесла новость: старый родительский дом Валерия Петровича, относившийся к ветхому муниципальному жилью, теперь, оказывается, можно приватизировать.
— Вышел какой-то новый закон — ветхое тоже разрешили, — взволнованно рассказывала жена. — Мне так и сказали: «Если хотите — подавайте заявление в районную администрацию, готовьте документы».
Это было важное известие. Родители давно умерли, дом обветшал и был в тягость — и сделать ничего нельзя, и бросить жалко. Валерий Петрович из него не выписывался, чтобы не потерять, а сами они жили в двухкомнатной «хрущёвке», числившейся на жене. Этот дом, точнее, половину старого деревянного двухквартирника на окраине города они при случае втихую сдавали, чтобы хоть как-то оправдывать коммунальные. Но желающих квартировать в таком жилье находилось немного, а использовать его самим, хотя бы в качестве летней дачи, было не с руки — и огородик маленький, и окружающий пейзаж городской… И вдруг такой шанс!
Решение созрело быстро: приватизировать и продать, ведь думали об этом давно. Конечно, дорого не получится, но, если прибавить их «хрущёвку» в центре, то на всё вместе можно попробовать наскрести на приличное жильё в новостройке.
— Может, хоть под старость лет поживём, как люди, — с надеждой в голосе говорила жена.
Это действительно был шанс, быть может, единственный. Вот только что они спокойно жили в своей скромной панельной, с проходными комнатами, «хрущёвке», уже не надеялись и не строили планов на смену жилья. И вдруг эта устоявшаяся жизнь полетела в тартарары. Задуманная комбинация была трудной, даже авантюрной, но они решились. Спланировали так. Они переезжают в старый дом, продают «хрущёвку», дозанимают денег и вступают в долевое строительство на ранней стадии, чтобы подешевле. Купленную в черновой отделке квартиру доделывают своими руками, по самому экономному варианту. Потом продают старый дом и рассчитываются с долгами.