Нас погрузили в автомашины и повезли в южном направлении.
Навстречу нам тянулись беженцы, тракторы, тащившие тяжелые пушки, по обочине шоссе шли гуськом какие-то воинские команды, в одиночку и группами брели раненые, попадались автомашины, а больше — повозки с боеприпасами.
В вечерних сумерках мы прибыли к районному центру в прифронтовой полосе. Уже при подъезде к нему в темной выси холодного осеннего неба показались языки больших пожаров: горела железнодорожная станция, горел город Мценск.
Заняли оборону на окраине и всю ночь усердно, молча копали саперными лопатками землю. К утру, когда последовал приказ командира батальона — уничтожить противника в случае прорыва пехоты и танков или выброски десанта в наш тыл, все уже было готово к бою. Окопы отрыли в полный рост, замаскировали, проверили оружие, разложили гранаты.
Днем над нами завывал фашистский самолет-разведчик. Мы его видели впервые. Командир роты и старшина обходили окопы, проверяя еще раз готовность каждого отделения.
Кружились редкие снежинки, запорошившие поле и окопы, а мы напряженно прислушивались и ждали появления немецких танков, но они так и не появились.
Как только стемнело, нашу роту отвели к высотке у реки, и командир роты приказал вновь окопаться, напоминая нам, что курсанты должны во всем показывать пример, образец воинской дисциплины и воинского мастерства.
К утру окопы опять были отрыты по всем требованиям, которые к ним предъявляли наши преподаватели — военные инженеры.
На следующий день появились «юнкерсы». Рота открыла по ним огонь из винтовок. Ни одного самолета мы не сбили, но огонь не прекращали даже тогда, когда самолеты начали нас бомбить и обстреливать. К счастью, все бомбы рвались на противоположном пустынном берегу.
Ночью рыли глубокую извилистую траншею, а утром, после завтрака, неожиданно снялись и отошли километра на полтора, чтобы занять оборону по обе стороны шоссе. В это время на оставленные нами позиции налетели «юнкерсы». Закружились как воронье, обстреливая из пулеметов отчетливо видневшиеся на снегу пустые окопы. По команде командира взвода мы дружно вели огонь по самолетам, которые низко пролетали над нами после выхода из пикирования. Все поняли своевременность ухода с высоты, изрытой воронками.
К вечеру, окопавшись прямо у дороги, рота открыла огонь по появившимся немецким мотоциклистам. Завязалась перестрелка. Немцы развернулись и скрылись в надвигающихся сумерках. Многие из нас жалели: так быстро все кончилось, и не удалось уничтожить фрицев! Наш командир взвода упрекал тех, кто был у шоссе, за то, что рано себя обнаружили.
И вот мы снова отходим, меняя позиции.
Морозило. Длинные полы курсантских шинелей обмерзли и на марше стучали льдом о голенища сапог. По очереди, парами, курсанты несли на палке деревянный ящик с бутылками горючей смеси. Его надо было оберегать от толчков, как корзину с яйцами. Нес и я. Ящик, подвешенный на веревке, съезжал то в одну, то в другую сторону и доставлял немало хлопот. Усталость брала свое. Мой напарник, засыпая на ходу, то и дело спотыкался. Нести такой груз становилось все тяжелее: за спиной еще висели винтовка, противогаз, курсантская сумка с тетрадями, ранец, на ремне — подсумки с патронами, две гранаты и саперная лопатка.
Мой напарник все же поскользнулся на снегу и упал — мне удалось удержать ящик с бутылками от удара о землю. Курсант вскочил, но командир взвода заметил.
— Вы что, спите? Вы несете оружие, а не бутылки с водой!
Мы молча, виновато выслушали выговор лейтенанта.
Потом он оценил наше усердие и приказал подменить нас.
Дошли до большого села, районного центра, переночевали в школе, а утром окопались на окраине и весь день держали оборону.
На ночь на этом рубеже я с курсантом Коняховым был направлен в боевое охранение. Мы выскочили из окопа и пошли вперед. В неглубокой ложбине нам встретились танкисты. Пройдя еще немного вперед, мы остановились. Посоветовавшись, окапываться не стали. Лежали на запорошенной снегом высокой стерне, у кучек соломы и прислушивались к каждому шороху.