На опушке молодого леса Березин дал нам знак залечь и тихо прошептал:
— Там, левее, проволочные заграждения. Нужно перерезать проволоку. Сделайте проходы для наступления пехоты. Еще требуется разведать огневые точки противника и нанести их на карте. Понятно?
— Понятно, товарищ старший лейтенант, — ответил старший дозора.
Березин отобрал трех разведчиков и под командой старшего направил их выполнять задание. Они взяли с собой ножницы и исчезли в темноте.
Лежу я на снегу и провожаю взглядом товарищей. За себя не волнуюсь: немало мне пришлось пережить на Халхин-Голе. А вот за ребят, за этих четырех, с которыми познакомился только сегодня и которые стали мне близкими и родными, очень волнуюсь, хоть и стараюсь скрыть свое волнение, потому что вижу, как командир за мной наблюдает. Прислушиваюсь. В лесу тишина такая, что в ушах от нее звенит…
Вдруг слышу выстрел… другой… третий… Заработал автомат, как будто град бьет по железной крыше.
— Обнаружили! — шепчет Березин.
Стрельба смолкла так же неожиданно, как и началась. Напряженно ждем. Прислушиваемся к каждому шороху. До боли в глазах всматриваемся в ночной мрак…
Внезапно около меня раздался шелест ветвей, шуршание снега и легкий стон. Я сначала растерялся. Дергаю за халат Березина, а он тоже услышал и делает нам знак «приготовиться». Вынули мы наганы и приникли к самому снегу.
— Свои! — шепчет Березин и поднимается, встречая разведчиков, которые несли на халате раненого бойца.
У меня от сердца отлегло, когда увидел своих товарищей.
— Товарищ старший лейтенант, задание не выполнено. У самой проволоки нас обнаружил финский секрет. Обстреляны. Ранен один боец.
— Куда ранен? — спрашивает Березин старшего разведчика.
— В плечо.
— Перевязку наложили?
— Да! Только намокла она от крови.
— Двоим отнести раненого на медицинский пункт, — приказывает Березин.
— Есть отнести раненого, — повторяет приказание старший разведчик и вместе с другим бойцом уносит раненого.
Снова ждем. А нет ничего хуже, как ждать ночью в разведке.
Березин снова отбирает троих, дает им ножницы и посылает перерезать проволоку. Они уходят. Лежу я рядом с командиром и вижу, как он волнуется, а от нас хочет скрыть свое беспокойство. Мне было обидно, что бойцы не сумели выполнить приказание старшего лейтенанта. Сам бы пошел, да боюсь просить разрешения, не пустит…
По лесу прокатился металлический звон, и сейчас же, как и раньше, застрекотал автомат.
— Опять обнаружили, — зло шепчет Березин, — не спят, черти! Теперь нам надо уходить отсюда. На этом участке ничего не выйдет!
Скоро вернулись и бойцы, высланные вперед. Березин обрадовался, что они пришли без потерь.
— Мороз сильный, товарищ старший лейтенант. Проволока под ножницами так и звенит. Финны по звону и бьют. Насилу ушли…
— Товарищ старший лейтенант, разрешите, пойду я, — обращаюсь с просьбой к командиру.
— А перережете? — пытливо спрашивает меня Березин.
— Конечно! Иначе я и не вернусь! — отвечаю я уверенно.
— А вы знаете задачу? Знаете? Ну хорошо, идите. Только поосторожней. Они теперь начеку! Вдвоем пойдете.
— Есть идти вдвоем, товарищ старший лейтенант.
Взял я ножницы и пополз вперед. Вслед за мной направился и боец, один из только что возвратившихся красноармейцев, выделенный командиром мне в помощь.
Недолго ползли мы по лесу, я я уже здорово устал с непривычки. Надо пробираться без шума, чтобы самого себя не слышать, а тут все кругом мешает: и холод, и винтовка, и ветки, что на дороге лежат.
Добрался я до опушки, вижу небольшую высотку. Вокруг нее густой кустарник. Туда нужно пробираться через заснеженную лужайку, а она открыта со всех сторон.
Я приподнялся, маскируясь ветками, осмотрел местность, а потом подполз к бойцу и шепчу ему на ухо:
— Будем опушкой до проволоки добираться. Лужайка наверное пристреляна финнами. Сколько там проволоки?
— Семь колов, — отвечает мне боец.
Думал я, думал, и пришла мысль обмануть белофиннов. Да только за товарища своего боялся — выдержит ли он? Решил его испытать. Подвинулся к нему еще ближе, обнял его и дружески спрашиваю:
— Женат?
Красноармеец смотрит на меня удивленно и отвечает:
— Нет.
— Родные есть?
— Отец, мать, сестра в школу ходит, брат в армии политруком, — шепчет он мне в ответ, но чувствую, что парень озадачен моими вопросами.
— Комсомолец?
— Да! С 1936 года.
— А ты парень рисковый? — спрашиваю его.