Вынырнув, я схватился руками за край льдины и прилег на нее грудью, чтобы перевести дыхание. Но едва приподнялся, чтобы вылезти из воды, как сразу пули засвистели над ухом, и мелкие льдинки, как звездочки, брызнули. Так и есть — ждали, проклятые враги, заранее пристреляли место, где провалился наш танк.
Одним броском я вылез из воды, подполз к берегу и спрятался в колею танка. Лег лицом к проруби и стал ждать товарищей.
Полминуты не прошло, — вылезает из воды мой башенный. Видно, здорово пробрало парня. На коленки стал, фыркает, отряхивается, как тюлень. Кричу ему:
— Ложиться надо! Подшибут!
Подполз он и лег со мною рядом.
Ну, а Кирсанов? Давай же, друг, вылезай!.. Что же ты, Кирсанов?.. Прождали минут пять, десять… Нет никого. Уж весь танк, наверно, залило водой, уж и прорубь давно перестала пузыриться. Нет никого.
— Ну, — говорю, — Сергеев, простимся с товарищем. Поползем к своим. Только на колени нельзя подниматься — убьют…
А кругом бой, как всегда. Воют и рвутся снаряды, свистят пули… Мне этот концерт уже был хороню знаком, только за Сергеевым слежу, он еще новичок, нет-нет да поднимет голову над снегом.
Где-то неподалеку пикируют наши истребители. Как соколы— упадут вниз, обстреляют противника и снова вверх.
— Здорово, — говорю, — наши «ястребки» исповедуют белофиннов!
— Товарищ командир, — отвечает Сергеев, — как бы они к нам не нагнулись. Еще по ошибке примут за чужих.
— Ну вот еще. Они своих по ухватке узнают. Давайте ползти скорее, по-боевому!
А сам едва дышу. Сначала в горячке о морозе даже не думал, а как стали ползти — пробрало до костей. Был ясный, солнечный день. Но мороз, что за мороз!.. Руки мои закостенели. Одежда проледенела насквозь. Одно хорошо — ноги в порядке. Я их еще чувствовал, пальцами шевелил. Живы, работают… Полз я в одних носках, но только носки эти не простые. Они были шерстяные, толстые, в две основы и попались мне в подарок от учительницы из Челябинска. Носки я всегда надевал. Они-то и спасли мои ноги.
Так мы ползем к своим, видим — подбираются к нам два пехотинца в халатах. Мы залегли в воронку, поджидаем их. Пехотинцы приблизились и говорят:
— Товарищи танкисты! Мы к вам по приказанию командира. У нас видели, как ваш танк потонул, вот мы и пришли спасать вас. Только пока мы ползли, у нас одного бойца в ногу ранило.
— Чего же нас спасать? Теперь уж его спасать надо, а мы и сами дойдем. Тащите раненого сюда в воронку, да перевяжите.
Раненого притащили. У него было прострелено бедро. Был он бледный, испугался сначала, но потом ободрился, повеселел. Бойцы вытащили медицинский пакет, забинтовали, перетянули рану потуже, чтобы кровь не шла, и унесли его обратно в траншею. До нее уже было недалеко.
Едва мы добрались до траншеи, бросились по ней, пригнувшись, чуть не бегом. Скорее! Скорее куда-нибудь, где можно спастись от мороза.
Неподалеку находился батальонный наблюдательный пункт и там — землянка, только в этот день брошенная финнами. Влезли мы туда чуть живые. Помню, рука моя ударилась об стол и загремела, как чужая. Я ее не чувствую, а она гремит… Меня хотели раздеть, но не могли — вся одежда замерзла, стояла колом. Ее разрезали ножом, и я вылез из нее, как из брони. Растерли нас спиртом с головы до ног, тут же нашли какое-то брошенное финнами барахло — маскировочный халат, полушубок, сапоги…
Хотелось выпить воды. Мне протянули флягу. Я взял ее, полфляги выпил, и понять не могу, что я пью. Только потом расчуял:
— Да это же водка!
— Ну, и ладно! Ложитесь и не разговаривайте!
Я лег на нарах. Накрыли меня, чем могли, и я заснул. И так заснул, как никогда еще в своей жизни. И не слышал я ни снарядов, ни криков, и не было никакой боли — Ничего не было, кроме здорового и крепкого сна.
Проснулся, когда была уже глубокая тьма. И первое, что услышал: наши части продвинулись дальше, финны сбиты с позиций, и уже горит перед нами деревня — верный признак того, что враг отступает. Командир пехотного батальона попрощался с нами. Командный пункт уходил дальше, вперед…
Мне и Сергееву надо было идти в обратную сторону — на исходные позиции, где стоял наш танковый батальон. Проводить нас взялся политрук-пехотинец, которого контузило во время боя. Так мы и пошли в темную ночь — два обмерзших танкиста в финской одежде и один контуженный пехотинец.