Ричи вздохнул и, разбежавшись, запрыгнул на столик, сбросил с него пару книг и картину, задев ее своим туловищем, а затем с громкими возгласами убежал за дверь. Уж такое эти человеки должны были заметить.
И точно — Азаров разразился руганью по поводу «этих чертовых животин», а Лыжин кинулся наверх. Вслед за ним поспешил и хозяин.
«За птичками погнался», — усмехнулся про себя капитан, но тут тень сомнения скользнула по его лицу, и он спросил вслух:
— А откуда у вас эта картина?
— Да есть тут один художник, сосед, дача у него справа, — проворчал Азаров. — Рисует вроде неплохо, вот купил у него пару вещей.
— А не Андриенко его зовут, часом? — Лыжин определенно начал что-то подозревать, как радостно отметил Ричи.
— Угу, — подтвердил Азаров. — Он тоже птичек любит. У него дома такой ара живет!.. Огромный, яркий, просто образцовый.
— Так-так… А часто он заходит к вам?
— Да постоянно. Придет с кучей эскизов и давай показывать. Ну, понятно, что ему постоянно на новые очки денег не хватает, или еще на что. Но работы иногда хорошие приносит.
Ричи был счастлив. «Двуногие» в конце концов дошли до нужных выводов! А Лыжин тем временем засобирался уходить.
— Надо еще сходить проверить кое-что, — неопределенно сообщил он бизнесмену. — Так, котики, вы где? — Когда Ричи позвал Прапора, и они двинулись к машине, капитан посетовал: — Жалко вас запирать. Вы же будете хорошими котиками? Посидите тут тихо на улице?
Прапор мяукнул что-то, что Лыжин принял за согласие и сразу направился к соседям. Ричи немного подождал и побежал следом.
Дом художника был небольшой старой дачкой, к которой рукой некоего творца были приделаны странные и неожиданные детали. Над входом красовалась резная фигурка павлина, флюгер на крыше представлял собой традиционного «петушка», а деревянные резные перила на крыльце были украшены изображениями перьев. Из стоящего у крыльца продырявленного чайника росла маленькая елочка, а рядом примостился облезлый мопед. Ричи хмыкнул и просочился в дверь.
Внутри интерьеры бабушкиной дачи были точно так же загадочно разбавлены самыми неожиданными деталями. Кроме того, комната служила еще и мастерской, поэтому кругом лежали кучки самых разных предметов — от полузасохших овощей до вазочек странной формы, черепов и скелетов в натуральную величину, разбросанные карандаши, ножи, тряпки, измазанные краской, кисти, пустые бутылки (Ричи усмотрел тот же крымский портвейн) и птичьи перья в невероятных количествах.
Андриенко стоял у окна перед мольбертом, одетый в узкие темно-красные джинсы и «олимпийку», а в зубах его дрожала трубка. Пуская дым почти в лицо Лыжину, он возмущался:
— Вы меня не понимаете и не поймете. Я художник. Я знаю, что мне нужно на моей картине. Мне не хватает ровно одной детали, и для искусства я сделаю все, что в моих силах.
— Но это называется кража, — с мрачным упорством уговаривал Лыжин, вглядываясь в картину, которую уже видел сегодня. Но сейчас на месте пустого пятна были намечены очертания павлина, расхаживавшего по двору за окошком.
— Называйте как хотите, — выпустил очередной клуб дыма Андриенко, — но мне нужно завершить работу. Вы не понимаете. Когда есть вдохновение, нельзя не доделать и бросить на середине. Это все равно что очень хотеть пить и выпить только глоточек…
— Ваш сосед переживает! — попытался Лыжин воззвать к его совести.
— Да что случится с птичкой? Допишу — отдам, — парировал художник.
— Это кража, — повторил капитан.
— Пока не допишу, ничего никому не должен отдавать. Все для искусства.
— Почему вы тогда просто не одолжили павлина?
— Он бы мне не дал, — тяжело вздохнул Андриенко. — А мне надо было, я и взял. Павлин — символ богатства и процветания. На моей картине просто должен быть павлин, я так увидел. Он будет символом богатства и процветания нашей родины. Ее расцвета. Такого же яркого, как его перья, и такого же неожиданного среди всех этих пасторальных березок. Никто же не ждет ни расцвета, ни павлина. А он есть. И будет. Короче, я никому ничего не отдам, пока не закончу.
— Вы должны отдать, иначе я вас арестую, — почесав затылок, твердо произнес Лыжин.
— Художника будут судить за идею! — воскликнул Андриенко. — Вернулись времена инквизиции! Что ж! Ломайте руки, волоките в ваши застенки! Я готов! Горите костры! Я погибну, но мое искусство не умрет!
Ричи начала утомлять эта бессмысленная борьба. Он сделал несколько кругов по комнате, стараясь ничего не задеть, и вылез в окно. Павлин, как ни в чем не бывало, ходил по двору. Кажется, он вообще не замечал разницы между своим вольером и художническим двориком.