— Папенька, позови Ивана-конюха. Он мне таки вещи дарил!
Позвали его, а он, в третий раз как пить стали, — опять толкнул царевну. Его опять в темницу посадили.
Вечером опять письмо. Девятиголовый змей требует царевну.
Она говорит:
— Папенька, после моего веку опять его выпустить… да, да. Я жалею его. Я его не забуду, Ивана-конюха!
Когда пришло время, Чуда Поганого прислуга его опять вынесла из темницы. Он опять коня требует:
— Сам-как-сам, Чудо Поганое, где твоей малой дочери сивая лошадь?
Лошадка бежит, земля дрожит. Стала. Он в левое ухо вошел, в правое — вышел. Меч-кладенец взял, копье, палицу-булавицу — и всё такое.
Встречает царевну. Еще сильней богатырь стал!
— Я тебе помогу, — говорит царевна.
— Беги отсюда!
Стало море колыхаться, стали головы подыматься.
— Мириться будем, Иван-царевич? (И он, значит знал, что не Ванюшка, пономарев сынишка перед ним)
Разъехались верст на семь. Съезжаются. Одну голову, две, семь срубил, а одна как хватила его за икру!
Он и взмолился:
— Где ты, Сам-как-сам?
А тот здесь. Он как пеньку в машину — этого дьявола! В пух-прах!
Тогда Сам-как-сам, Чудо Поганое, говорит:
— Я теперь отслужил тебе.
— Да, да. Я доволен.
Удалился Чудо. Иван-царевич подъехал к царевне.
— Завяжи, — говорит, — мне ногу!
Она и завязала ему ногу своим платком тремя узелками. И говорит:
— Поедем со мной к папаше!
— Нет, — говорит.
А сам опять отправился в темницу. Меч поставил в угол. И копье долгомерное и палицу-булавицу. А пиджачишко, в котором он конюхом был, под голову положил.
Тогда у дочери стали опять веселиться. Государь дочерь спрашивает:
— Кто тебя спас?
— Не знаю…
— Что ж ты его не звала?
— Он сильный богатырь, не послушался. А сказал: «Вы меня скоро узнаете. Я скоро явлюсь…».
Спал он сутки. А они и забыли: про конюха. Гуляет. На вторые сутки только вспомнили про него. Царевна просит Ивана-конюха выпустить.
— А на что, мерзавца, его выпустить? — государь говорит.
Дала она ключи прислуге, служанке своей. Та открыла темницу, видит, что огромный богатырь спит и полна комната крови. Узнала царский платок на ноге. Меч в углу. И копье. И палица. Тогда эта прислуга заплакала, бежит:
— Ваш защитник сидит в темнице!
— Как так?
— Бедный!
Сонного перенесли его в царскую комнату к дочери. Сказали:
— Такому богатырю трое суток надо спать.
Его разули, раздели. Она положила его на свою койку. Тогда он проснулся. Государю говорит:
— Я так и так… Да, да.
Тут государь и отцу его весть дал. Тот обрадовался, что сын жив. И мать обрадовалась, (А как же, сам посуди? Сколько лет! Сказка скоро говорится, а дело не вдруг делается. Это годами проходит.)
Вылечили его. Тогда он женился на ней. Дали ему государство. И маменька рада. И папа рад. А этого Ванюшку, пономарева сынишку не стал Иван-царевич казнить.
— Он — бедный. Все-таки меня не сгубил. Пить мне дал.
Купил ему имение, земли дал.
(Я сам видел — мы с одного городу. Он фулюган такой, баловень, экзамен не сдал. Да…)
— Пускай, — говорит, — живет!..
СКАЗКИ ТЕРСКОГО БЕРЕГА БЕЛОГО МОРЯ (1970)
43. ПРО АРАПУЛКУ
Был-жил царь с царицей. У царя и царицы была дочь Елена и три сына. Жили-пожили. Пошла Елена в сад гулять с няньками. Погуляли тамотка, вот она и говорит нянькам:
— Вы посидите, а я пойду погуляю.
Пошла она к яблоне, и вот прилетел Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович, Семигородович, взял её и утащил. И потом забегали няньки, тревогу сделали. Видели, что поднялся, а не знают где-ка, ведь уж на небо не пойдешь!
Ну вот, этот царь сделал сыновьям стрелки, те просили стрелять, где жениться будут. Старшой выстрелил бабушке-задворенке в окно, она его ругать:
— Такой ты, эдакой, а ещё царский сын! У тебя, — говорит, — сестру-то унес Ворон Воронович, Клёкот Клекотович, и ты туды хочешь попасть?
Вот он пришел к отцу и матери, рассказал все, попросил напечь ему в дорогу и отпустить его искать сестру, её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.
Перва-то родители не хотели отпускать, а потом дали благословление. Ну и дали ему коня: поезжай, говорят, Михайлушко!
Ехал долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли. Едет и сам не знает куда, все едет да едет. И вдруг видит стоит избушка на курьей ножке, на петушьей головке.
— Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!
Избушка повернулась к лесу глазами, а к нему воротами.
Зашел в избушку, сидит старушка: нос на опицки [85] глаза на полицки [86], губами горшки волочит, а языком печь пашет[87].
— Фу, фу, — говорит, — русский дух, русским духом пахнет, давно я его не слыхала. Хороший, — говорит, — кусок мяса пришел ко мне!
— Нет, — говорит, — бабушка, ты кусочком не лакомься. Сперва дорожного человека напой, накорми, в байне вымой, а потом и лакомься.
Бабушка захлопотала, баенку затопила, обед наварила. Намылся, напарился он, напился, накушался и спать повалился. Со сна пробудился, она стала его выспрашивать и выведывать:
— Чей ты такой да откуда?
— А я, — говорит, — царский сын, иду сестру искать. У меня её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.
— Много, — говорит, — дитятко, туда ходцов, а мало выходцов. Далеко он от меня живет, у меня сестра там дальше есть, бат [88], она чего-нибудь знает, — говорит. — Царского коня оставь здесь, я буду за ним ухаживать. А на тебе, вот, клубочек, он будет тебе дорожку указывать. Куда клубочек покатится, туда и иди. Придешь к моей сестре.
Ну и вот, он с ней распростился да в путь-дорогу пустился. Клубочек катится, а он за им идет. Катился, катился, прикатился — опять избушка на курьей ножке, на петушьей головке. Он и говорит:
— Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!
Избушка повернулась к лесу глазами, к нему воротами. Зашел он в избушку, там сидит старушка, баба-яга, костяная нога: нос на опицки, глаза на полицки, губами горшки волочит, а языком печь пашет. Говорит:
— Фу, фу, русский дух, русским духом пахнет, давно я его не слыхала. Вот, — говорит, — кусочек жирный пришел ко Мне!
— Ты, — говорит, — бабушка, хвались, да кусочком не подавись. А сперва с дороги напой, накорми да спать уложи, а потом хвалиться будешь.
Она опять начала на печке хлопотать, варить да жарить, да баенку натопила, намыла, накормим да спать уложила. Тогды и стала вести выспрашивать. Он и отвечает:
— А я царский сын, иду сестру искать, у меня её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.
— Я, — говорит, — слышала, как он мимо меня летал, но далеко он живет. А вот ещё есть у меня сестра младша, та лучше знает. Я тебе, — говорит — дам яйцо, ты его на дорожку спусти, куда оно покатится, туда и ты иди.
Вот он опять пошел, шел, шел. Опять же стоит избушка на курьей ножке, на петушьей головке. Он и говорит:
— Избушка, избушка, повернись к лесу глазами, ко мне воротами!
Избушка повернулась к лесу глазами, а к нему воротами. Зашел в избушку, там сидит старушка: нос на опицки, глаза на полицки, губами горшки волочит а языком печь пашет. Она и говорит:
— Фу, фу, русский дух пришел, русским духом пахнет. Хороший кусок мяса ко мне пришел!
— Ты бабушка, кусочком не лакомься. Сперва дорожного человека напой, накорми, в байне вымой, а потом и лакомься.
Бабушка захлолотала, баенку затопила, обед наварила. Намылся он напарился, накушался, напился и спать повалился. Со сна пробудился, она стала его выспрашивать и выведывать:
— Чей ты такой да откуда?
— А я, — говорит, — царский сын, иду сестру искать.
У меня её унес Ворон Воронович, Клёкот Клёкотович.
— Много туда ходцов, да мало выходцов. Я, — говорит, — слышала и видела, как он мимо летел, низко гремел. Дам я тебе колечко, оно прикатится ко самому крылечку, там твоя сестра и живет.