– Благо всего лишь наименьшее зло, – мрачно улыбнулся Данильянц. – Но, по-моему, ваша концепция безнасильственного переустройства мира – химера. К примеру, бандитов-беспредельщиков надо просто уничтожать, как бешеных псов! Или я чего-то не понимаю? Вам не кажется, господин полковник, что наш мир устроен несколько нелогично? Там, где пытаются жить по законам правды, – всегда конфликт, там же, где верят лжи, – спокойствие и благодать. Может быть, так оно и должно быть? Зачем менять сложившуюся систему отношений?
– Каково же тогда предназначение человечества, опирающегося на этот принцип?
Данильянц пожал плечами.
– Я не философ, но знаю, что зло существует в мире как его неотъемлемая часть. Не помню, кто сказал: исчезнет зло – не станет и добра.
– Шекспир, – кивнул Крутов. – Возможно, вы оба в чем-то правы. Однако мир захлестнула волна злобы и насилия, человека благочестивого стали принимать за сумасшедшего, безбожного – за мудрого, бешеного – за храброго, наихудшего – за наилучшего, не пора ли подкорректировать законы?
– А это чьи слова? – с любопытством спросил Данильянц. Он уже оправился от шока и прикидывал варианты ответа.
– Не мои, – усмехнулся Крутов. – Я всего лишь ретранслятор чужих идей. Разве что поверил в них, хотя и не сразу. Итак, что вы ответите?
– Не знаю, – пригорюнился Данильянц. – Уж слишком вы меня озадачили. Голова кругом идет! Я собирался завербовать вас в свою команду, а нарвался на гораздо более опытного вербовщика. А если я отвечу – нет?
– Это будет означать, что наши аналитики ошиблись. – Крутов встал. – Есть хорошая пословица: если не можешь изменить мир, измени отношение к нему. То же самое касается и человека. Мы просто изменим отношение к вам.
Данильянц нахмурился, глядя на Егора снизу вверх.
– Это можно понимать как угрозу?
– Не передергивайте, Лев Арменович, – сухо сказал Крутов. – Я имел в виду, что мы уважаем модель мира другого человека. К вашей же модели относимся негативно.
– И все-таки обратились именно ко мне…
– Вы можете принести пользу Отечеству. К тому же впоследствии вы убедитесь, насколько приятно давать, а не отнимать.
– Отвечать надо сейчас или у меня есть время?
– До вечера. Я вам позвоню. И мой вам совет. – Крутов упруго толкнул от себя поток чужого внимания, струящийся сквозь дверь, рывком открыл дверь в кабинет и воткнул палец в горло стоящего за ней человека. Человек охнул, схватился рукой за горло и упал в кабинет головой вперед. Это был «придворный чародей» Данильянца, игравший, очевидно, роль советника. Он подслушивал.
– Мой вам совет, – бесстрастно повторил Егор. – Немедленно избавьтесь от этого человека. Он, во-первых, работает на ваших конкурентов, во-вторых, ждет случая ударить в спину.
Данильянц вышел из-за стола, приблизился к упавшему, перехватил взгляд Крутова и запахнул пижаму.
– Вы уверены?
– До связи. – Егор поклонился и вышел.
Во дворе стояли его прошлые «проверщики», бородач с исцарапанным о гравий лицом и женщина с улыбкой змеи. Проводив гостя взглядами, они поспешили к хозяину.
Крутов сел в машину, вырулил к реке, остановился. Потом спустился к воде, присел на корточки и умылся, чувствуя невероятное облегчение.
Кто-то появился сзади. Егор вывернул голову и увидел Георгия. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, словно виделись впервые.
– Откуда ты взял, что Варанов работает на конкурентов Данильянца?
– Кто такой Варанов?
– Тот тип, которого ты парализовал.
– Разве я не прав?
– В досье на него ничего нет.
– Зато аргумент имеет силу. Мне не понравилось, как он себя вел.
– Что ж, возможно, твой пассаж возымеет действие. Поехали домой.
Георгий протянул Егору руку, и они поднялись на берег Десны, откуда открывался великолепный вид на пойменные луга.
Москва. Лесная дача
ВАЛЯГИН
На северо-западе Москвы, в тесном окружении шоссейной и железной дорог, многоэтажных жилых зданий и промышленных предприятий находится Лесная опытная дача Московской сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. В пятидесятых годах четырнадцатого века князь Иван Данилович (Иван Короткий, сын Ивана Калиты) завещал своей любимой жене село Семчинское, на месте которого впоследствии появилось имение Петровско-Разумовское. Это село меняло хозяев, переходило по наследству: оно значится даже в духовной грамоте Ивана Грозного 1572 года (по официальной академической версии) и описывается как «пустошь Семчино на реке Жабенке», которая в конце XVI века входила в состав вотчины князя Шуйского. Затем ее хозяевами были князь Прозоровский, тесть царя Алексея Михайловича К. П. Нарышкин, Петр I, дочь И. Л. Нарышкина Екатерина. С тех пор имение стало называться Петровско-Разумовским.