Свободные от нарядов люди расположились в комнате с надгробьем. В углу, отвернувшись к стене, лежал раненый. В суете на него не обращали внимания. Только сейчас подошедший к нему Тимур внимательно посмотрел в лицо лежащего и подбежал к командиру:
— Домулла совсем кончился. Мертвый лежит.
Труп был вынесен за стены мазара. Эту опасную обязанность взял на себя Палван. Пули басмачей, поднявших стрельбу с вершины утеса, не задели смельчака.
А бойцы горячо обсуждали создавшееся положение. Более всего их интересовало, как басмачи относятся к тому, что их святыня превратилась в красноармейскую крепость.
— Товарищ командир! — задал Ланговому вопрос Кучерявый. — Как по-вашему, будут басмачи стрелять по гробнице?
— По-моему, будут, — подумав, ответил Ланговой. — А впрочем, поживем — увидим.
— Нет, ни за что не будут, — горячо заговорил Тимур Саттаров. — Это место почти самое святое для узбеков. Курширмат побоится стрелять, а если и прикажет — джигиты откажутся. Ведь сюда все узбеки из Андижана, Бухары, Самарканда — все мусульмане молиться ходят. Очень святое место. Все муллы много лет учат народ: «Гробница великого Али — святое место». Я сам…
— Что? Не стал бы стрелять по гробнице? А если бы в ней засели басмачи? Как же, Тимур? — насмешливо спросил Кучерявый.
Тимур потупился. Все бойцы смотрели на него, ожидая ответа.
— Если бы командир приказал — стрелял бы… — медленно проговорил Тимур Саттаров. И все поняли, что не так уж легко было молодому узбеку выговорить эти слова. А он, подняв голову и поглядев в улыбающиеся лица друзей, вдруг оживленно закончил: — Командир знает что приказать… Он отвечает!..
Злобин расхохотался.
— Молодец, нашел выход! — проговорил он, дружески потрепав по плечу смущенного красноармейца. — Значит, все-таки стрелял бы. Это самое главное. А религиозный дурман, привитый с детства, выветривается не сразу. Но выветривается. Вот закончим войну с басмачами, — объявим войну темноте народной. Всем народом за парты сядем. Учиться будем. Наука — она, брат, враг религии. Тебя вот, Тимур…
— Товарищ командир! Басмачи поднимаются по тропе! — доложил, заглянув в дверь, красноармеец.
Все без команды заняли свои места. Ланговой прилег у одной из амбразур рядом с пулеметчиком. Злобин остался в главном помещении гробницы.
Оглядывая через амбразуру опустевшую площадку, Ланговой с сожалением подумал: «Если настоящая драка начнется, много лошадей перебьем, не смогли всех за постройку спрятать». Мысль промелькнула и исчезла.
Над обрывом у тропы появилась голова в серой грязной чалме. На сильно загоревшем, почти черном лице выделялись широко открытые испуганные глаза, со страхом озиравшие пустынную площадку. Видимо, это был разведчик.
С минуту басмач внимательно осматривал стену гробницы. Низко прорубленные амбразуры были скрыты от его глаз неровностями почвы, а бойцов, стоящих наготове у окон, он разглядеть не мог.
Удовлетворенный осмотром, басмач что-то сказал стоящим за его спиной людям, и сразу же рядом с его головой показалось еще с полдесятка голов в таких же грязных чалмах.
Убедившись, что площадка безлюдна, разведчики вскарабкались и тотчас же стали помогать подниматься идущим за ними. Не прошло и пяти минут, как несколько десятков вооруженных басмачей очутились на площадке. А снизу все шли и шли новые чалмоносцы.
Бойцы с нетерпением поглядывали на Лангового, ожидая команды. А тот спокойно наблюдал, как увеличивалось количество врагов на площадке. Когда число их дошло примерно до полусотни, Ланговой громко приказал:
— Стреляет только пулемет Горлова! Стрелкам вести огонь по одиночным басмачам, которые побегут к постройкам. А ну, — обратился он к рядом лежащему пулеметчику. — Дай, им, Горлов, повестку. Огонь!!!
Всего с полминуты строчил пулемет, а на площадке и у тропы не оказалось ни одного живого человека. Только тела убитых напоминали о неудачной попытке басмачей.
Вторичная неудача, видимо, довела басмачей до крайней степени ярости. Пули одна за другой расплющивались о кирпичи, оставляя на стене светло-розовые щербины.
Стрельба басмачей по гробнице привела бойцов осажденного отряда в веселое настроение. Они, лукаво усмехаясь, посматривали на смущенного Тимура Саттарова.
Первым не выдержал Кучерявый.