— Выбор этого столика — свидетельство вашего вкуса,— любезно сказал Секондари.— Именно отсюда Колизей особенно хорошо виден при дневном свете. Неправда ли?
Корреспондент торопливо закивал головой, хотя только сейчас впервые взглянул на коричнево-желтые стены, с этой точки действительно красиво вырисовывающиеся на фоне голубого неба.
— И все же Колизей нужно смотреть ночью:
Громада мертвая, веков минувших память!
Молчаыье, запустение и ночь!..
Боже мой, какие строки!
Корреспондент лихорадочно подыскивал ответную реплику. Но Секондари не ждал ответа. Задумчиво глядя на Колизей, он читал своим резковатым голосом:
О символ Рима древнего! Гробница
Высоких дум, веками пышной мощи
Оставленная времени во власть!
«Странная смесь театральной декламации и подлинного чувства,— подумал корреспондент.— А стихи эти я, кажется, слыхал».
— Известно ли вам имя поэта? — спросил Секондари,
— Разумеется, известно.
— Да? Кто же он?
— Габриэле Д’Аннунцио,— храбро выпалил корреспондент.
Твердые черты Секондари тронула улыбка.
— Нет, молодой человек. Автор стихотворения Эдгар По. Можете записать это на бумажку, думаю, она уже высохла... Я с удовольствием отвечу на ваши вопросы... о поэзии.
Предупреждение Грамши было забыто!
— Кто дал вам право издеваться надо мной! — воскликнул корреспондент, вскакивая.— Если бы только надо мной! Над моей газетой! Над рабочими Турина!
— Садитесь, молодой человек. Садитесь, я сказал!., Кто вы такой и какую газету представляете?
— Я представляю «Ордине нуово». Если бы вы знали, какие люди делают эту газету! Какие люди ее читают! — воодушевляясь, говорил корреспондент.— Как любят газету в Турине!
— Достаточно!—прервал его монолог Секондари.— Отдельные номера «Ордине нуово» мне попадались. Верю, что вашу газету любят в Турине. Другие газеты также просили сведений о нашей организации. Однако я всегда воздерживался от исполнения их просьбы, не потому что в целях нашей организации имеется что-либо тайное, но единственно из боязни быть непонятым. Я готов дать сведения газете, которую, как я знаю, читают главным образом рабочие. Откройте блокнот, синьор корреспондент. Готовы?
...11 июля «Ордине нуово» уже располагала подробным материалом о «народных смельчаках». 12 июля газета напечатала беседу своего корреспондента с Секондари.
Эту беседу Грамши с большим интересом прочитал в рукописи, потом вторично — в газете. Расплывчатость позиции Секондари очевидна. Он сохранил веру в Д’Аннунцио, принципиально отрицал принадлежность «народных смельчаков» к какой-либо политической партии. Но само название «народные смельчаки» устанавливало рубеж между новой организацией и ардитами (смельчаками) Д’Аннунцио. А главное, в каждой фразе интервью сквозила неприкрытая ненависть к фашизму, который Секондари назвал «политическим разбоем», подчеркивалось сочувствие к трудящимся, к «работникам физического и умственного труда».
Поместив в «Ордине нуово» интервью с Секондари, Грамши несколько дней спустя опубликовал статью, в которой поставил прямой вопрос: являются ли коммунисты противниками движения «народных смельчаков»? — и дал такой же прямой ответ: ничего подобного. Они стремятся к вооружению пролетариата... К сожалению, это осталось личной точкой зрения Грамши. Исполком КИИ по настоянию Бордиги в специальном коммюнике декларировал свое недоверие к «народным смельчакам», угрожая «самыми суровыми мерами» тем членам партии, которые захотели бы вступить в их ряды.
За событиями в Италии внимательно следит Ленин. На III конгрессе Коминтерна, отвечая Серрати и его единомышленникам, Ленин сказал: «Революция в Италии будет протекать иначе, чем в России. Она начнется иным образом. Каким именно? Ни вы, ни мы не знаем этого».
Грамши поразила простота, с какой была выражена важная мысль. Иным образом. Но каким? Позднее в «Тюремных тетрадях» Грамши попытается дать ответ на этот вопрос.
После конгресса Ленин напишет в Рим находящемуся там В. Воровскому: надо помочь итальянским коммунистам, они «неопытны, глупят, «левят»». Но добровольная изоляция во имя стерильной чистоты своих рядов, на которой настоял Бордига, уже лишила коммунистов многих тысяч союзников.
Атмосфера либерального общества менялась на глазах. Войдя в эту атмосферу, раскаленный «метеор» исчез навсегда.
Год 1924. Пятый конгресс Коминтерна — первый конгресс без Ленина. Заседание 19-ое. На трибуне руководитель компартии Германии Эрнст Тельман. В его сознании еще гремят залпы карателей, крики раненых, мощные такты «Интернационала», который перед смертью пели бойцы красного Гамбурга — последнего оплота восстания немецкого пролетариата. Восстание, изолированное от широких масс, было обречено. Тельман, ушедший последним, выстрадал свою речь. И слушают его с напряженным вниманием. По поводу тактики единого фронта,— сказал Тельманя напомню об одном случае, который имел большое значение в Италии. Во время народного движения в 1921 году итальянская партия отказалась от использования этого народного движения, в то время как Ленин требовал использовать его в борьбе против фашизма. Уже тогда Ленин смотрел на дело правильно, а Бордига неправильно».