Она прижимает скрипку и медленно, легко и странно изгибая руку в сквозном рукаве, подымает смычок, а я опускаю глаза:
«Эх, напрасно она «Легенду»... Надо считаться с публикой — не поймут: начнется сморкание, кашель... Напрасно...»
Я стоял хмуро, опустив глаза, и в ту же секунду от эстрады к человеческому морю медленно, звеняще потянулась певучая, не обрывающаяся нить, похожая и непохожая на человеческий голос, то едва уловимая, готовая погаснуть, то густо свертывавшаяся грудной жалобой низкого контральто, потянулась и погасила все звуки, царствуя.
И я поднял глаза...
Видали ль вы остеклевшее море?
И в нем забытые повисли облака, и отразились горы, и берег, и дальний полет белой чайки.
Слыхали ль вы, как перестают дышать восемь тысяч человек?
Так вот о чем поет эта черноволосая девушка, вот о чем поет она из-под длинного нескончаемого смычка.
О чем?
И о том, что есть счастье и печаль, и есть прошлое, и подернуто волокнистой синевой неведомое будущее...
Девушка принесла свое чудесное искусство, свое творчество; его бережно приняли и теперь благодарили.
А я радостно смотрел на возбужденные лица».
Грамши выписался из санатория. Перед отъездом попрощался с Антонычем и передал главному врачу присланную из Италии посылку. В ней были йод, касторка, карболка, хинин — простые, но столь необходимые лекарства.
— У меня к вам просьба, Женя,— сказал он, прощаясь.— Не могли бы вы подарить мне на память вырезку из газеты «Известия» с очерком этого писателя.
— Серафимовича? Если хотите... Пожалуйста.
— Спасибо. Как он сказал? Девушка с милым, спрашивающим у жизни лицом. Поразительно точно...
3
Приближался IV конгресс Коммунистического Интернационала. Работы было невероятно много. Приходилось наверстывать упущенное в дни болезни.
Прибывали первые делегаты. Некоторые из них по уже установившейся традиции выезжали в промышленные центры страны. Об этом давно мечтал Грамши. Но хватало времени. Времени всегда не хватает. Решил ехать. Выбрал Иваново-Вознесенск. Не без задней мысли: в Иваново-Вознесенске с родителями и сестрой Анной жила Юлия Шухт.
Последняя встреча с Юлией в санатории была короткой и какой-то холодноватой. По чьей вине? Юлия торопилась по своим делам, а Грамши считал минуты, когда закончится сонная санаторная жизнь. Тревожили вести, приходящие с родины.
На прощание он сказал:
— Я никогда не был в Иваново-Вознесенске. Ведь это город рабочий, город промышленный. Его называют «русским Манчестером», правда? Впрочем, в английском Манчестере я тоже не был.
— К нам ближе,— смеясь сказала Юлия.— Приезжайте.
— Приеду.
Он помнил о своем обещании, но дни следовали за днями в безмерном напряжении. 2 октября после болезни вернулся в Москву и приступил к работе В. И. Ленин. Грамши предупредили, что в конце месяца Владимир Ильич постарается встретиться с представителем итальянской партии в Коминтерне. Если ехать в Иваново-Вознесенск, то ехать немедленно.
Добрая мысль,— поддержал товарищ, которому Грамши сообщил о своем решении,—подберем сопровождающего и поезжайте.
— Зачем отрывать людей от работы? Я уже произношу кое-какие обиходные слова по-русски.
— Вас понимают? — любезно осведомился товарищ,
— Редко,— признался Грамши.— И все же я превосходно доеду один.
— Как хотите. Я распоряжусь, чтобы вас посадили в поезд. И прошу не отказываться. Это не такая простая операция, как вам кажется.
Операция действительно была не простая. Тем более, что именно в этот день, 15 октября, вступило в силу новое расписание пассажирских поездов. На вокзале творилось нечто невообразимое. Боец дорожной охраны провел Грамши в вагон до начала посадки. Полой шинели смахнул с нижней полки шелуху от семечек, для чего-то попробовал рукой прочность сидения и сказал, сопровождая слова соответствующими жестами:
— Ось туточки и ложись, товарищ. Ночь длинная.
— Спасибо, товарищ,— с удовольствием выговорил Грамши по-русски и сел.
— Эх, не понял,— огорчился боец,— Ложись, говорю, сразу ложись, место займи.
Не выпуская из рук винтовки, он лег на противоположную полку, вытянул длинные ноги в обмотках, закрыл глаза и даже захрапел для пущей выразительности. Выпрямился и, довольный собой, спросил:
— Ясно?
Грамши улыбнулся и отрицательно покачал головой,
— Упрямый,— вздохнул боец.— Погожу уходить. Посадка у нас знаменитая. Сомнут тебя, товарищ, по причине несознательности масс и твоего малого росточка, А мне перед мировым пролетариатом ответ держать.