Ага, и кухня внизу, и низковольтное освещение.
Как бы то ни было, наличие толстых бетонных стен важно, когда твоей соседке по этажу надоедает пользоваться слуховым аппаратом, и она врубает свое любимое телешоу на полную громкость. А когда тлеющие обломки того, что было твоим личным имуществом, выносит взрывной волной из больших окон пятнадцатого этажа, и твоя, — только твоя, — квартира остается обугленной выпотрошенной дырой в бетонной стене здания…
Что ж, как видно, бывает и такое.
Все вещи, даже набор посуды зеленого стекла ручной работы, с крошечными пузырьками, неровностями и маленькими песчинками, подтверждавшими то, что посуда действительно изготовлена каким-нибудь честным трудолюбивым туземцем, — и вот, эту посуду разносит взрывом. Или представьте, как портьеры, большие, во всю стену, рвутся из окон, распадаясь на тлеющие лохмотья в горячем потоке воздуха.
С высоты в пятнадцать этажей весь этот хлам падает, разлетаясь искрами, и осыпает припаркованные машины.
Пока я спал, направляясь на запад со скоростью 0,83 маха, или 455 миль в час, — действительно сверхзвуковая скорость, — фэбээровцы обыскали мой чемодан на предмет бомбы где-то на запасной полосе аэропорта Даллеса. «В девяти случаях из десяти», — сказал парень из охраны, — «Источником вибрации оказывается электробритва». Это была моя беспроводная электробритва. Иногда они находят вибратор.
Об этом мне рассказал парень из охраны аэропорта. Это было, когда я прибыл в аэропорт, без чемодана, перед тем, как я поехал домой на такси и обнаружил на асфальте горящие обрывки своих фланелевых простыней.
«Представьте себе», — сказал парень из охраны, — «По приезду сказать пассажирке, что из-за вибратора ее багаж задержали на Восточном побережье. А иногда владелец багажа даже мужик. Сотрудникам авиалинии дано распоряжение не указывать на принадлежность вибратора. Говорить неопределенно».
Просто «вибратор».
Но никогда — «ваш вибратор».
Ни за что не говорить — «ваш вибратор непроизвольно включился».
«Вибратор активировался и создал аварийную ситуацию, которая потребовала эвакуации вашего багажа».
Когда я проснулся перед деловой встречей в Стэплтоне, шел дождь.
Дождь шел, когда я проснулся на пути домой.
Нам сообщили, чтобы мы «пожалуйста, воспользовались этой возможностью осмотреть сиденья на предмет любых личных вещей, которые мы могли забыть». Потом в объявлении прозвучало мое имя. Не подойду ли я, пожалуйста, к представителю авиалинии, ожидающему возле ворот.
Я перевожу стрелки на три часа назад. Получается — все еще ночь.
У ворот и правда ждал представитель авиалинии, и с ним был парень из охраны, который сказал: «Ха, из-за вашей электробритвы ваш багаж остался на проверку в Даллесе». Парень из охраны назвал носильщиков «швырялами». Потом — «каталами». Чтобы показать мне, что произошло не худшее из того, что могло бы, он сказал — «ведь это, в конце концов, был не вибратор». Потом, как бы «между нами, мужчинами», или может потому, что был час ночи, или чтоб развеселить меня, парень рассказал, что на их профессиональном сленге помощника командира экипажа называют «космической официанткой». Или «воздушным матрацем». Парень сам, казалось, был одет в униформу пилота: белая рубашка с небольшими эполетами и синий галстук. Мой багаж будет проверен, сказал он, и прибудет на следующий день.
Парень из охраны узнал у меня мой адрес и телефон, потом спросил, в чем разница между кабиной самолета и презервативом.
— В резинку только один хрен влазит, — сказал он.
За последние десять баксов я взял такси до дома.
Дежурный по участку из полиции тоже задал много вопросов.
Моя электробритва, оказавшаяся не бомбой, была по-прежнему на три временных пояса позади.
А что-то, оказавшееся бомбой, — большой бомбой, — разнесло мой кофейный столик «Нйурунда» тонкой работы, выполненный ввиде знака инь-ян, липово-зеленого пополам с оранжевым. Теперь от него остались лишь осколки.
От моего диванного комплекса «Напаранда» в чехлах цвета апельсина, дизайна Эрики Пеккари, осталась лишь груда хлама.
Я не единственный пал рабом инстинкта гнезда. Раньше мы зачитывались в ванной порнографией, — теперь мы зачитываемся там же каталогами мебели «АЙКЕА».
У всех нас одинаковые кресла «Йоханнешау» с покрытием «Штринне» в зеленую полоску. Мое в огне пролетело пятнадцать этажей, упав в фонтан.
У всех нас одинаковые лампы «Ризлампа-Хар» с проволочным бумажным абажуром, сохраняющим окружающую среду, без искусственных красителей. Мой превратился в конфетти из хлопушки.
Со всем этим мы сидим по ванным.
Набор столовых приборов «Элли». Из нержавеющей стали. Безопасен для посудомоечной машины.
Настенные часы «Вильд» из гальванизированной стали, о, я должен, должен был их заполучить.
Стеллаж из полок «Клипск», о, да!
Ящики для головных уборов «Хелмиг». Да!
Россыпи из всего этого сверкали на улице под домом.
Комплект лоскутных покрывал «Моммала». Дизайн Томаса Хэрила, в наличии следующие варианты расцветки:
«Орхидея».
«Фушиа».
«Кобальт».
«Эбонит».
«Черный янтарь».
«Яичная скорлупа» или «Вереск».
Я всю жизнь потратил, чтобы купить это все.
Мои журнальные столики «Кэликс» с текстурированной полированной поверхностью, легко поддающейся уходу.
Мои складные столики «Стэг».
Когда покупаешь мебель — говоришь себе: «Это мой последний диван на всю оставшуюся жизнь». Покупаешь диван, и потом пару лет доволен лишь тем, что, чего бы ни случилось, — вопрос с диванами решен. Потом приличный набор посуды. Потом идеальная кровать. Шторы. Ковры.
Потом попадаешь в плен своего любимого гнездышка, и вещи, которыми ты владеешь, овладевают тобой.
Так было, пока я не вернулся домой из аэропорта.
Из тени вышел швейцар, и сообщил, что произошел инцидент. Полиция уже была здесь и задала много вопросов.
Полиция думает, что это, возможно, был газ. Наверное, фитилек плиты потух, а газ продолжал поступать из брошенной горелки тонкой струйкой, — утечка, — и газ поднялся к потолку, и газ заполнил весь кондоминиум от потолка до пола, каждую комнату. Семнадцать сотен квадратных футов площади, высокие потолки; день за днем газ выходил, заполняя все помещения. Потом где-то на компрессоре холодильника, должно быть, проскочила искра.
Детонация.
Окна во всю стену вылетели из алюминиевых рам, и все внутри охватил огонь, — диваны, лампы, посуду, комплекты покрывал, — и университетские альбомы, и дипломы, — и даже телефонный аппарат. Все вылетело из окон пятнадцатого этажа фейерверком осветительных ракет.
Нет, пожалуйста, только не мой холодильник. Я набрал целые полки различных горчиц, и твердых, и меньшей густоты, в стиле английских пабов. У меня было четырнадцать разновидностей обезжиренных вкусовых приправ для салата и семь сортов каперсового листа.
Знаю, знаю, нелепость: в доме полно специй, а настоящей еды — нет.
Швейцар смачно высморкался в носовой платок со звуком, напоминающим шлепок принятой подачи в бейсболе.
«Можно подняться на пятнадцатый», — сказал он, — «Но на блок никого не пускают». Приказ полиции. Полиция расспрашивала, нет ли у меня брошенной старой подруги, способной на такое, или, может, какого-нибудь личного врага с доступом к взрывчатке.
— Не стоит подниматься наверх, — говорил швейцар. — Там, кроме бетонного каркаса, ничего не осталось.
Полиция не выявила следов поджога. Никто не унюхал газ. Швейцар поднимает бровь. Этот тип проводил время, флиртуя с горничными и медсестрами, работавшими в больших помещениях на верхних этажах, и каждый вечер ждал в вестибюле, когда они будут возвращаться с работы. Три года я живу здесь, и этот швейцар все так же сидит по вечерам с журналом «Эллери Квин», пока я втаскиваю пакеты и сумки, отпираю дверь и вхожу внутрь.