— Ладно, Альча, завязывай, сколько я тебе должен? — запальчиво оборвал его Леха.
Седов искоса посмотрел на него.
— Не расплатишься, — хмыкнул он. — Так что лучше не спрашивай. А вот смотр твоим войскам, инспекторскую проверку стоило бы провести! Чтоб понять, с кем дело имеем. Где они сейчас у тебя, самые забойные-то? Ну, эти, «торпеды» твои?
— Вчера «стрелку забивали», — махнул рукой Лёха. — За Балашихой… Двое раненых. Сегодня дал им отдохнуть.
— Мамед? — поднял брови Седов.
Кто ж ещё… На двух джипах прикатили. Потом ещё на «девятке» — резерв главного командования… Эти прикатили с волыной. И как начали с тылу поливать… Хорошо, что совсем стрелять не умеют. Потом менты вовремя нарисовались… Хоть какой-то прок от них. Вот откуда у него столько стволов? Чеченцы, что ли, прибавились? Я их только издали видал — все на одно лицо. Как они сами себя различают, не понимаю! Где там чеченец, где ингуш, где азер… Я Мамеду, слышь, говорю как-то: сами промеж себя хоть разбираетесь, кто есть какой национальности? Он смеётся. Запросто, мол… Штаны снимаем и меряемся. У кого больше, тот азер. Врёт, поди?
— Ладно… — встал Седов. — Поехали.
Квартира, где оттягивались Лёхины «торпеды», была запущена куда больше, чем та, откуда они только что прибыли… Братва вразнобой храпела, наполняя воздух отработанными кишечными газами.
— Пейзаж после битвы, — брезгливо констатировал Седов, разглядывая недвижные тела утомленных бойцов. — Форточку, что ли, открой. Дышать нечем.
— От народ! — с чувством сказал Лёха. — Ну на минуту нельзя оставить одних. Ну что с ними делать?
Он принюхивался к воздуху, перенасыщенному сложными запахами.
Осторожно переступая через распластанные, словно для разделки, тела, Седов сам прошёл к окну и распахнул его настежь.
— А ну подъём, козлы позорные! — Лёха сказал это негромко, но весьма проникновенно, и был услышан. Парни разом, как солдаты по тревоге, подскочили, непонимающе тараща глаза на вошедших.
И тут выяснилось, что их несколько больше, чем поначалу казалось, — в основном за счет нескольких полураздетых девиц, которые спали под какими-то драными одеялами или куртками, а то и вовсе под тряпьём неизвестного происхождения.
— Ну, закройте окно, кто открыл… совсем оборзели… холодно же… — заныли, заканючили они.
И снова Седов увидел, как стекленеют, становятся пугающе неподвижными, почти мёртвыми Лёхины глаза.
— Это так они у тебя форму поддерживают? — хмыкнул Седов. — Замучил ты ребят молочной диетой! От твоего кефира у них головки бо-бо, а денежки тютю.
— Ладно, Альча, не бухти! — бросил сквозь зубы Лёха. — От бешеной коровы у них молоко… А ну все в душ! Все, я сказал! А уж я прослежу, чтоб горячая водичка была перекрыта.
— А чё, отдохнуть нельзя… — ворчали некоторые, неохотно поднимаясь, но, когда встречались взглядом с Дехой, мотали головой и отмахивались: всё, молчу, молчу, завязываю… И шли гурьбой в ванную комнату, пока их подружки, тараща глаза на нежданных гостей, спешно пытались натянуть на себя юбки или джинсы.
— От лярвы! — сказал им Лёха, чуть подобрев. — Вы чего ж, сучки, с моими пацанами делаете? Вы хоть галоши заставляете их надевать, прежде чем давать?
— Какие ещё галоши? — приоткрыла рот одна, моложе других, глядя на которую Седов подумал, что сам бы не побрезговал… Прямо сейчас.
— Презерватив, говорили тебе… — вполголоса сказала ближайшая к ней подруга лет под сорок. — Совсем, что ли… Ты чего, Люба, забыла уже?
— Ой, а я и не помню уже… — пожала та точеными плечами, надевая на себя блузку. — Андрей вроде говорил, что все нормально будет… Вы бы отвернулись, господин, что ли! — заметила она Седову.
— Ваши родители хоть знают, где вы сейчас? — спросил Лёха, вернувшись из ванной, где отключал горячую воду и откуда теперь доносился гогот и вскрики на фоне шума воды.
— Вам-то какая забота? — сощурилась та, что по старше.
— Это ты их, Серафима, сюда привела? — строго спросил её Лёха, кивнув на девчонок.
— Ну, я… А ты пацанов сюда согнал, — хмыкнула Серафима. — А им скучно. Вот и позвонили… А девочки мои всегда презервативами пользуются. Люба новенькая, могла и забыть… Вон как кореш твой на неё уставился! Глаза бы не сломал!
— Дура ты! — сказал ей Лёха. — Это мне он кореш, а на самом деле — всем известный продюсер. По всей стране ищет таланты для телевидения. Это считай за праздник, если он глаз на нее положил. Может, и тебе потом чего-нибудь перепадёт. Когда на широком экране её увидишь, Любу свою… Я правильно говорю? — обратился он к Седову.
— В целом да… — кивнул тот, доставая визитку. — Позвоните мне. — Он протянул визитку Любе. — Вы хотели ли бы петь на эстраде?
— Ой, я не знаю, никогда не пробовала… — Люба встала наконец во весь рост, и Седов ощутил знакомую сухость во рту. Запасной вариант или запасной аэродром, все равно, на тот случай, когда Ирина даст ему отставку либо начнет устраивать сцены… Или он ей… С таким сложением — и быть подстилкой каким-то бандитам? Да если эту девочку отмыть, приодеть — не надо никакого грима, никакого макияжа!
— Ты очень фотогенична, — сказал он ей. — А голос можно поставить. Не в первый раз. Думаешь, эти, кто поют, голос всегда имели?
И ещё смущается, почти краснеет, подумал он. Краснеющая шлюха! Чем не имидж? Вернее, начинающая… Девственницей быть перестала, а проституткой по убеждению ещё не стала. Самое то. Тем более, если судить по разгоревшимся глазкам, уже входит во вкус. Хотя ещё не вполне понимает свою привлекательность. Заниженная самооценка, так это называется.
— А сначала не хотел сюда приходить! — хрипло рассмеялся Леха. — Вот так, Альча! Лёха зря звать не станет!
Его настроение явно улучшалось. И когда в комнату по одному стали входить его «торпеды», он подмигнул одному из них, чернявому крепышу.
— Гляди, Андрюха! Щас твою Любу уведут.
Тоже неплохой мальчик, подумал Седов. Вообще неплохая пара. Смущается… Интересно, сколько на его счету жмуриков. Застенчивый душегуб. И кажется, в нее влюблен. Что-то в этом есть. Хорошо бы узнать, сколько мужчин было у нее и скольких замочил этот пухлогубый мальчик с такими бархатными, невинными глазками… Был бы я драматург, что-нибудь бы написал по этому поводу…
— А теперь, девочки, ваша очередь! — властно сказал Лёха. — Подмойтесь на всякий случай. А нам толковище бы надо устроить.
— Сначала заплатите! — сказала Серафима. — Зря, что ли, сутки тут мурыжились?
— Чего? — уставился на неё Лёха, приоткрыв рот от изумления. — Ты моей братве прицел сшибаешь, они мне форму теряют через твоих сикух, и я ещё тебе платить должен?
— Всё правильно, — поморщился Седов. — Кончай базар… — Он искоса посмотрел на Любу. — Любая работа должна быть оплачена, правильно я говорю?
Потом, все так же поглядывая на нее, отсчитал Серафиме четыреста долларов — по сотне на каждую.
— Этого всего-то? — присвистнула Серафима. — Мы по две косых договаривались.
— Харэ, я сказал! — Леха яростно смотрел на неё. — А мои мальчики что, ничего не стоят? Ты сама должна им приплатить, дура старая! Уйди, я сказал! И скажи спасибо! Ему скажи, — он указал на Седова. — Я бы тебе так заплатил — мало бы не показалось…
— Это он там был? — спросил Седов, указав на Андрея, с этой минуты соперника, можно сказать. Очень хотелось, чтобы был именно он.
— Тот самый… — кивнул Лёха.
— Где там? — не понял парень.
— Где, где… — скривился Лёха. — В подъезде! Ты вообще когда будешь у человека спрашивать фамилию-имя-отчество, прежде чем его мочить? Сколько говорить? Безвинного мужика шлепнул, понял, нет?
— Безвинных людей не бывает, чтоб ты знал, — сказал Седов, по-прежнему глядя на растерянного парня. — Расскажи, как все было.
— Ну что, вышел из семнадцатой квартиры… дверь стальная, сам прикинутый такой, упакованный… В возрасте. Вроде похож. А тут лифт снизу начал подниматься…