Озлобленные «витии» не остались в долгу. Против Блока объединились его бывшие «друзья» и враги, начавшие ожесточенно травить поэта. Борис Соловьев не наводит «хрестоматийный глянец» на отношения Блока\ с Д. Мережковскими 3. Гиппиус, а рисует их во всей противоречивой сложности. Когда–то эти люди, демагогически называвшие себя «пророками революции», поддержали первые шаги юного поэта, но в дни Октября он раскусил их контрреволюционное нутро, наотрез отказался сотрудничать в их антибольшевистской газете и порвал с ними:
— Господа, вы никогда не знали России и никогда ее не любили.
Робкий Андрей Белый советовал Блоку: «…По–моему, ты слишком неосторожно берешь иные ноты. Помни — тебе не «простят» никогда»…
Иван Бунин, присутствовавший на выступлении чтеца Октябрьской поэмы, горячо встреченного демократическими поклонниками Блока, тут же выступил с разгромной речью. Классовая ограниченность не позволила Бунину оценить это гениальное произведение, в котором он увидел «нечто вульгарное», «лубочное». «Отсюда, — заключает Б. Соловьев, — поразительная для большого художника слепота и глухота в оценке одного из самых замечательных явлений русской поэзии».
В «Двенадцати» таилась такая взрывчатая сила, что заокеанские белоэмигранты до сих пор шипят в ее адрес:
— Увяла, обветшала…
А гениальная блоковская поэма живет и будет жить. На мой взгляд, она оказала заметное влияние не только на нашу поэзию («ГлавнаяУлица» Демьяна Бедного, поэмы Маяковского, Есенина, Багрицкого, «Мать» Дементьева и другие), но и на прозу («Железный поток» Серафимовича, «Разгром» Фадеева, проза Веселого, Бабеля и других).
Поэма «Двенадцать» служила и служит образцом для моего фронтового поколения, для моих товарищей по перу и для меня лично. Подвиг Блока вдохновлял нас и еще многие поколения будет вдохновлять на смелые искания, на гражданское мужество.
Многолетний труд Бориса Соловьева о творческом пути Александра Блока гармонически сочетает большую любовь к поэту с высокой требовательностью к нему.
ЕСЕНИНСКОЕ
Мой отец — старый большевик, уроженец берегов Оки, очень любит стихи Сергея Есенина. Помню, у отца был большой есенинский однотомник, который он возил с собой по совхозам и колхозам Центрально–Черноземной области. Отец долго переживал, когда перед самой войной этот однотомник исчез.
Смерть Есенина в моем детском восприятии почему–то слилась со смертью Маяковского. Мне кажутся однобокими людьми те, кто противопоставляет этих двух замечательных поэтов. И очень понятно признание Бориса Ручьева о том, что он учился у обоих великих русских лириков.
С большим интересом в свое время я прочел воспоминания Николая Вержбицкого о том, как он сопровождал Есенина и Маяковского в Тбилиси во время посещения ими могилы Грибоедова. Меня очень взволновал этот, я бы сказал, символичный эпизод. Родились стихи «Два поэта», опубликованные в газете «Литература и жизнь».
В книге Сергея Есенина «Отчее слово» (составитель С. Кошечкин), где скрупулезно собраны мысли поэта о литературе, есть свидетельство Николая Асеева о хорошем чувстве Есенина к Маяковскому, желании встретиться с ним, вместе работать. «…Есенин в период недовольства просил меня помирить и свести его с Маяковским…» — писал Борис Пастернак.
Небольшая это книжка «Отчее слово», но в пей целые россыпи самобытных есенинских высказываний. Знаменательна любовь Есенина к творчеству Гоголя, по яркой образности, может быть, самого близкого рязанскому самородку.
— Изучаю Гоголя. Это что–то изумительное, — признался однажды Есенин поэту Николаю Полетаеву.
Составитель книги доказывает: Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Успенский, Кольцов и Фет, Лесков и Куприн были хорошо известны поэту, многие их произведения он знал наизусть. Александра Блока, поддерживавшего его первые шаги в поэзии, Есенин называл своим учителем.
Поражает меткость и образность есенинских характеристик. По воспоминаниям Всеволода Рождественского, Есенин называл Константина Бальмонта «индейским петухом», а Игоря Северянина «парикмахером на свадьбе».