Бойцы моей земли (Встречи и раздумья)

Софроновский лирический герой, боец и гражданин, родствен образу поэта, который автор нарисовал как идеал в стихотворении, посвященном славному сыну армянского народа Чаренцу:

К поэту слава не приходит
В его обычное житье,
Она сама его находит,
Когда не ищет он ее.
Когда что было все без меры
Он отдал родине своей
И стал не то чтобы примером,
И даже сердцем для людей.

Анатолию Софронову исполнилось шестьдесят. В стихотворении, давшем название всей книге, он метко подметил, что лед зеленеет по весне перед бурным ледоходом.

НАСТУПАТЕЛЬНОСТЬ

Дымящийся берег Дуная. В полку все меньше и меньше ветеранов. На смену им пришли безусые юнцы. Этим вчерашним десятиклассникам некогда было лукаво мудрствовать о своем месте под солнцем. Они сжимали автоматы, еще теплые от прикосновения отцовских рук, и под огнем форсировали неведомый Дунай.

Им в песнях пели —
Дунай голубой, любовный чад,
соловьиный сад,
а он их встречае
 пальбой,
пальбой
и кровью отсвечивает в закат.

Так стремительно начинается поэма Николая Грибачева, напечатанная в «Правде». Название поэмы «Иди, сержант!» верно передает ее дух, ее своеобразие. Подкупающая правдивость деталей, тонкий лиризм слиты в ней с настоящей наступательной публицистичностью. Перо поэта смело разрывает пелену времени, и события многолетней давности волнуют нас так, словно происходят сейчас, на наших глазах.

Поэма «Иди, сержант!» современна в лучшем значении этого слова. Поэт заставил вчерашний день работать на сегодняшний. Больше того, на завтрашний. Этому способствует насыщенность поэмы глубокими раздумьями, страстная заинтересованность автора в наших нынешних делах.

Герою поэмы юному сержанту Алексееву предложено отобрать добровольцев для захвата плацдарма на том, неведомом, черном берегу Дуная.

Чтоб властью души,
а не властью погон,
любовью к родной
стороне —
пучина — в пучину,
огонь — сквозь огонь,
как там,
на гражданской войне.

Вот откуда он бьет, живой родник самоотверженности и героизма! От отцов к сыновьям, от сыновей к внукам…

Когда читаешь яркое описание Грибачевым ночной переправы, отнюдь не любуешься эффектными строками или даже мастерским описанием картины ночного боя. Нет, поэта прежде всего интересует внутреннее состояние сержанта Алексеева. Оно передано динамично и психологически точно:

Где земля тут, где небо,
где сад и камыш?
Будто в погребе спишь
или в шахту летишь.

Мрак ночной переправы не мешает автору поэмы заглянуть далеко в будущее. Он видит и «первого в истории космонавта», что покуда сел за парту, и «нового поэта», еще кое–как, по складам читающего Блока. В космонавте автор уверен, знает, что тот пройдет суровую и прекрасную школу жизни. А вот судьба «нового поэта» всерьез беспокоит и автора и нас.

Что суждено ему в мире спеть?
Вспомнит ли он о погибших тут?
Или чужая и смерть — не смерть?
Или чужой ему труд — не труд?

В своей новой поэме Николай Грибачев поднимается до философских обобщений, утверждая бессмертие подвига во имя жизни. Надежным фундаментом для этого произведения послужила гражданская и философская лирика поэта. Это она придала поэме ту особую окрыленность и целеустремленность, которые заставляют прочесть это произведение на одном дыхании.

Поэт идет в ногу со своим поколением, одолевшим огни и воды. Но поэма «Иди, сержант!» близка не только тем, непосредственным участникам событий, о которых в ней так драматично, волнующе рассказано. Мне довелось быть свидетелем, как ее горячо приняли к сердцу молодые. И пусть об отдельных из них в поэме сказаны жесткие, но справедливые слова. Не «хлюпик и жох», не «слизняк с окурком над мокрой губой» представляют это поколение, поднимающее земную и небесную целину. Парни и девчата, покоряющие Енисей, — младшие братья и сестры по духу парням и девчатам, форсировавшим Дунай.