А. Кешоков и А. Твардовский
Кешоков не был бы Кешоковым, если бы не верил в торжество добра. Четырех строк ему хватило, чтобы написать автопортрет:
Мы познакомились с Алимом Кешоковым, работая в приемной комиссии правления Союза писателей Российской Федерации. Я видел, как светлело лицо поэта, когда мы единогласно принимали в наш союз талантливого человека, как наш председатель досадливо хмурился, когда голоса разделялись и дальнейшая судьба такого человека представлялась неясной. Зато Кешоков бывал суров, когда речь шла о приеме человека случайного, скорее «пробивного», чем одаренного. И мне вспоминались замечательные строки кабардинского поэта:
СЕРДЦЕБИЕНИЕ
Первые стихи Михаила Луконина, которые я прочел после войны, подкупали своей необычной свежестью и жизненностью. Они были естественны, как дыхание, как сердцебиение. Очень точное название нашел поэт для своей ранней книги — «Сердцебиение».
Когда нас принимали в Литературный институт, кандидат филологических наук Александр Власенко подробно расспрашивал меня о только что напечатанной луконинской поэме «Дорога к миру». Нам обоим эта поэма понравилась, и мы понимали друг друга с полуслова. По душе пришлась мне и первая поэма Михаила Луконина «Рабочий день», в особенности лирическое отступление, в котором ярко выражены своеобразие и темперамент поэта.
Тот, кто любит поэзию Михаила Луконина, должен знать, что родился он в огненном восемнадцатом на берегу матушки-Волги, в Быковских Хуторах, а юность его прошла в Сталинграде, где он учился, работал на тракторном, защищал спортивную честь родного завода…
«Сердцебиение», «Дни свиданий», «Стихи дальнего следования», «Признание в любви»… Я читал почти все книги Луконина, но почему–то особенно помнились первые стихотворения об осторожной девушке Поле, потерявшей друга, которому она не разрешила себя поцеловать, и о нашем солдате в Сталинградском театре…
И вот однажды я раскрыл тоненькую огоньковскую книжечку «Испытание на разрыв». И на меня снова дохнуло свежестью первых стихотворений Луконина. Нет, самих этих стихотворений в книжке не было, но была та же задушевность, то же первородство чувств, помноженные на нелегкий, порою горький жизненный опыт. В этой удивительной книжке как бы повстречались зрелость и юность. Невольно вспоминаешь время, когда на земле еще холодно поблескивает снег, а с неба уже щедро брызжет светом ослепительная весна.
Одно из стихотворений поэт как бы вызывающе назвал «Про это». Да, да, снова про это, про то, что волновало и мучило Владимира Маяковского. У Луконина совсем другая интонация, но боль та же.
Новые стихи Михаила Луконина о любви звучат отнюдь не камерно. Это стихи об обманутом большом чувстве и трудном счастье. Это стихи о человечности чувства вчерашнего солдата и его острой боли от того, что «изображенье у окна с той, выдуманной мной, не схоже».
Лирический герой пытается спрятать за усмешкой свою боль, но она рвется наружу, переходит в ранящий душу горький упрек: