Парализованный ужасом он даже не заметил как отворилась дверь этой дьявольской кареты и чья-то могучая стальная рука втянула его во внутрь. В экипаже сидело трое. Трое настоящих, истинных джентльменов. Это была первая мысль, что пришла в голову Аткинса при взгляде на своих неожиданных попутчиков. «Что-то с ними не так» − такой должна была быть уже вторая мысль пройдохи, но её заменил парализующий, вымораживающий душу страх. У всех троих была очень бледная кожа, ярко красные губы и совершенно бесстрастные, неподвижные лица. Словно это были и не люди, а некое подобие фарфоровых кукол. И ещё... если на улице стоял почти рождественский холод, то здесь почти арктическая стужа. −К-к-т-т-т-кто... вы... т-т-т-ак-к-к-ие? − заплетающимся языком выдавил из себя Аткинс. Он уже начинал понимать, что ни эти люди, ни их страшная карета с четвёркой дьявольских коней не имеют никакого отношения к его чёртову, паршивому, множество раз им же проклинаемому, но такому родному сейчас, человеческому миру. − Для тебя, смертный, это уже не имеет никакого значения, − прозвучало в голове бедного карточного шулера. − Он много выпил, − не разжимая губ произнёс один из «джентльменов». − Любая кровь хороша, − также, молча ответил ему товарищ. − Начинайте! - скомандовал им самый пожилой и высокий джентльмен. Это был старик с особенно ярко-красными, пухлыми губами, что никак не соответствовали его очень бледной коже. Ещё у старика был крючковатый, хищный нос и густые бакенбарды. − Он быстро замерзает. Ещё немного и кровь будет плохо течь, − добавил красногубый. По-видимому, он был главным среди этой троицы. Из большого саквояжа один из них извлёк странную полупрозрачную чашу в виде человеческого черепа. Бедняга Аткинс, парализованный страхом и продрогший до костей, последним всплеском своего угасающего разума, понял, что очень сильно вляпался. Он попал в ужасную историю из которой ему самостоятельно не выбраться. Несчастный пройдоха мог только обречённо смотреть на эту страшную чашу сделанную в виде отвратительного, хищно скалящего зубы черепа." Зачем она им? Что они собираются с нейделать?" − подумал он и _____________________________________________ 1. Готфрид Август Бургер – «Ленора» XVII век. _____________________________________________ почувствовал, как что-то острое полоснуло его по горлу. Теряя сознание от боли и проваливаясь в небытие, последнее что увидел Аткинс были три пары хищных, звероподобных глаз. Пылая дьявольским красноватым пламенем эти глаза жадно пожирали наполнявшуюся его кровью чашу. * * * Темнота, скрывающая крадущийся в ней потусторонний ужас заполняла огромный зал старинного богемского замка. Они стояли в образованном горящими свечами круге света и ожидали своей участи. Где-то под ногами лежало обезглавленное тело польского доктора, а вокруг, в темноте, кружились в своём смертельном танце ОНИ! − Берегите патроны, Струэнзе, у нас их осталось совсем мало! − кричит ему Людвиг. Пламя свечей вырывает из мрака его белый австрийский мундир со сверкающими эполетами. − Стреляйте только наверняка! Это последние патроны с серебряными пулями, с обычными ваш револьвер будет бесполезен! − Слушаюсь, господин капитан! − отвечает он весело. - Но прошу заметить, барон, что я являюсь военнопленным, а не вашим подчинённым. − В его руке одолженный на время револьвер заряженный специальными патронами. Рядом лежит старинный арбалет к которому есть только две стрелы с посеребрёнными наконечниками, и антикварная шпага. Из мрака выплывает полупрозрачная фигура молодого мужчины. Он облачён в старинный зелёный кафтан расшитый золотыми шнурами. Наверно, он был очень красивым при жизни. Этакий златокудрый гигант с лицом Аполлона и телосложением Геракла. Но теперь это четырёхсотлетний вампир-носферату, с белым, словно у фарфоровой куклы лицом, зловещей улыбкой и горящими адским пламенем глазами. Это уже не человек, а сверхъестественное, жаждущее свежей крови существо явившееся на её запах. Он вскидывает револьвер и стреляет вампиру прямо в лицо. В это белое, безжизненное лицо искажённое зловещей клоунской улыбкой. Но проклятый вампир исчезает и тут же появляется в другом месте совершенно невредимым. − Куда вы целитесь, чёрт возьми?! − кричит ему Бруно. Лицо Ван дер Страатена искажено гневом. Это можно понять: только-что, спасая душу своего друга детства ему пришлось обезглавить его тело. − В грудь надо стрелять! В самое сердце! − А его атакует уже другой вампир. Он отбрасывает бесполезный револьвер и хватает старинную шпагу с посеребрённым клинком. Этим вторым вампиром оказывается юная, прекрасная девушка с пышными каштановыми волосами. − Боже мой! Боже мой! - вскрикивает он вне себя от ужаса, потому что в девушке-вампире он узнаёт её… Его любимую, бесконечно дорогую Катарину! Но она не узнаёт его! Красные глаза мёртвой девушки полыхают ненавистью. Из-за раскрытых пунцовых губ появляются острые, влажные клыки, и издав нечто подобное звериному рыку она кидается на него. − Катарина! Катарина, это же я! − прокричал Струэнзе и ... проснулся. Уф!.. Страшные события пережитые ими четыре года назад ещё не скоро изгладятся из памяти. Если вообще изгладятся. Так что ему ещё не раз придётся видеть во сне кошмары и просыпаться в холодном поту. Он хотел обнять жену, но его рука коснулась только смятой простыни. − Катарина! – прошептал он уже наяву. Выбравшись из-под одеяла, Струэнзе поёжился. В комнате стоял ужасный холод. Эти чёртовы англичане гораздо менее к нему чувствительны чем жители континента, вот и экономят на угле. − Катарина! - снова позвал он жену, но ответом ему вновь было молчание. Дверь их спальни оказалась распахнутой настежь и оттуда как раз и шёл холодный воздух. Взяв со стола подсвечник Струэнзе вышел в соседнюю комнату служащую им гостиной. − Катарина, дорогая! Ка... − он подавился своим криком при виде открывшейся перед ним картины. По спине датчанина побежали мурашки. Да, сон что называется, был в руку! Возле распахнутого в холодную лондонскую ночь окна стояла она. Хотя слово «стояла» было здесь неуместно. Его жена, одетая в полупрозрачную ночную рубашку, зависла в воздухе в трёх футах над полом. Широко раскинув руки, она парила и словно впитывала звуки ночного Лондона. − Всемилостивый Господи... − поникшим голосом прошептал Струэнзе, медленно подходя к ней. − Не подходи! Оставь меня, Олав! − произнесла девушка неестественно грубым, мужским, с металлическими нотками, голосом. − Дорогая, как же так... Неужели снова всё началось, − пробормотал Струэнзе опрометью кинувшись в кухню. − Боже мой! Боже мой! − Он открыл дверцу старинного резного буфета и вынул большую металлическую флягу. − Слава Богу, что ещё осталась свиная кровь. Спасибо дону Алонсо, побеспокоился как никак. − Вернувшись в гостиную он отвернул пробку и поставил флягу на п