Все это обдумывала, раздеваясь (очень хотелось лечь и расслабиться, и даже не подумала, что Павел на это смотрит), а он все ждал пояснений... Не дождался.
Улеглась на кровать, ноги вытянула, уставилась в потолок... Господи, хорошо-то как. Можно слегка выдохнуть, жаль, что ненадолго...
Ага. Вообще быстро кайф закончился. Пашка все донимал:
- Я тут увидел твою фотографию, видимо, из очень ранних. И теперь не могу тебя по-другому воспринимать.
- Боже мой... Что за фотография, и где ты ее откопал? - В нашем доме не принято выставлять портреты на обозрение: считается, что ни к чему. Всякие там зайчики-слоники, хрустальные сервизы да пылесборники - да, пожалуйста... А фотографии... Что на них смотреть? Все и так друг друга видят. Пусть лежат в коробке, в дальнем пыльном ящике...
- Нигде я не копался. Не нужно совсем из меня козла-то делать... - Гляди-ка, обиделся. Интересно, на что?
- Ты сам себя козлом давно уже сделал, если помнишь. Просто рога и бороду на время спрятал.
- Ты от усталости такая вредная, или у вас там что-то произошло?
- Я здесь всегда такая. Считай, что наблюдаешь неизвестный вид в естественной среде обитания...
- Не верю. Ты другая. Не можешь быть язвой, холодной, бесчувственной, и прощать ты умеешь, я знаю.
- Ага. Если я сейчас перестану сдерживаться - ты еще до вечера сбежишь, и даже вещи оставишь.
- Что, так страшно?
- Нет. Противно. И мне, и всем, кто меня цепляет.
Пашка стянул с себя джинсы и рубашку, залез ко мне под одеяло. Но улегся на бок и начал меня рассматривать, будто впервые...
- Что, так тяжко?
- Охренеть как, Паш. У нас очень просто: или ты, или тебя. Если не нападаешь, бесполезно обороняться. У меня, знаешь ли, стопятьсотый уровень по язвительности и подколкам. А у отца - стотысячный. Как только он оказывается в радиусе километра от меня, все навыки обостряются. Превращаюсь в первоклассную стерву. И только в последние годы я начала его обыгрывать...
- А оно тебе надо, выигрывать такой ценой? Ты на глазах леденеешь, как будто приморозили, и слова цедить начинаешь, сквозь зубы... Я-то видел тебя другой, естественной... - Он осторожно пригладил мне волосы, провел пальцем по морщинке между бровями (только сейчас поняла, что все это время хмурилась), - и такая ты мне сейчас не нравишься. Наверное, не только мне. Зачем тебе это?
- Для выживания. Если хоть немного найдет слабину - сломает, выпотрошит, раздавит, и пойдет мимо, довольный.
- Что, все так плохо?
Просто прикрыла глаза, соглашаясь...
- А ему зачем? Ты же - дочь, родная, чем так не угодила? Ладно, мы с Вадиком, у нас вечные тёрки и непонятки, но мы братья, двоюродные...
- Ничем. Отцу просто необходимо чувствовать, что он сильнее и круче. А так как, по большому счету, хвастаться нечем, он возвышается, унижая... Когда кто-то слабее, уже не чувствуешь себя таким ничтожеством...
Как горько звучат эти мысли, которые столько лет в тебе жили, и впервые - выплеснулись наружу. Словно, долго болевший нарыв, который, наконец, надрезали - острая боль отпускает, но все равно болит, тянет, ноет...
- Кстати, насчет фото - это реально ты? Или есть сестрёнка? Я сначала и не узнал...
- Спасибо, что перевел на другую тему...
- Да причем тут "перевёл", просто вспомнил и решил узнать, пока совсем не забыл.
Он перегнулся куда-то в сторону, пошарил по тумбочке рукой и протянул мне фото, в небольшой и нелепой рамке (с какими-то лубочными цветами и голубками, в жизни бы такую не выбрала). На меня смотрела девочка из другой вселенной: улыбчивая, с ясными глазами, пухлощёкая, с кокетливо приподнятой бровью...
- Я бы и сама не узнала... Сколько мне здесь лет?
Так, фото постановочное, у меня прическа и макияж - даже сейчас редкость, а в юности - вообще тема запретная...
- Да, наверное, восемнадцать... Это отец подруги меня поймал, и щелкал нас по очереди. По-моему, первый курс, посвящение в студенты...
- А здесь у тебя свой цвет, настоящий?
Присмотрелась...
- Ага. Меня все тогда звали ведьмой. Рыжая, глаза зеленые...
- Да где ж ты рыжая? Офигительный каштановый оттенок, с переходом в медь. Зачем ты красишься?
- Что ты пристал ко мне с этими волосами? Давай, замучаю тебя - зачем ты бреешься? Кстати, уже не мешало бы...
- Ну вот, сама и ответила. Исключительно для тебя. Чтобы не царапаться.
- Слушай, Паш, а ты можешь усы отрастить?
О, похоже, удивила...
- Зачем?
- Терпеть не могу усатых. И тебя не смогу, буду хамить, и ты от меня отстанешь. Все, давай, хоть немного, поспим. - И отвернулась к стенке.