Они скушали его с сапогом и фонарем.
А вот и свобода братья!
Собаки рвали стальные прутья как макароны.
Львы выходили первыми, гривы вздымались на ветру. Медведица впервые за десятилетия зарычала. Слоны затрубили и звук разорвал ночь. — Смотри… Фауна грустила, указывая на гепарда, тыкающегося мордой в траву. — Он забыл, как пахнет земля…
С такими персонажами по улице не погуляешь…
Мы двинулись в лесополосу.
Я — верхом на слоне, чьи ноги дрожали от непривычки к свободе.
Фауна материализовалась в обличии духа и гладила львицу, трущуюся о его бедро как котенок…
— Ты думаешь они простили или просто забыли, как нужно злиться? Спросила она, глядя на звериные следы.
Я не ответил.
Ветер нёс запах дыма — позади горел самый крупный зоопарк в стране.
Люди подняли тревогу…
— Пусть приходят… Проворчал я, впиваясь ногтями в шершавую кожу слона. — Мы научим их бояться настоящих хозяев планеты!
Фауна засмеялась. Её смех звучал как вой далекой стаи.
— Ты стал зверем. Главное помни, даже у волков есть своя отличительная черта.
Я посмотрел на руки. Когти, шрамы, кровь под ногтями…
Посреди ночи мои глаза мерцали — кроваво-красные.
Глаза, которые больше никогда не зажмурятся перед человеком.
Глава 28
Выздоровление — это привилегия или право?
Если ты десятилетиями копал себе могилу лопатой алкоголизма, то почему удивляешься, когда патологоанатом вскрывает твой живот — чтобы оценить, как разрослась печень.
Мир — не больница для моральных калек.
Люди путают понятия — “жить” и “дышать”. Дышать могут даже трупы, пока их не похоронят. Но жизнь? Она требует большего, чем тупо забирать кислород у тех — кто еще способен совершить в жизни что-то дельное.
Почему мы лечим раны тем — кто сам рвёт свои швы?
Иногда смерть — не самое плохое явление в жизни человека. Она не задает тупых вопросов — А что, если он исправится? Вдруг эти бестолковые сорок лет сплошного алкоголизма, были легкой прелюдией перед научными открытиями.
Не каждый просящий о помощи хочет стать лучше. Некоторые просто выигрывают время для старого спектакля, где они снова будут насиловать прохожих и играть жертву в суде.
Разве стоит аплодировать и тратить медикаменты на такой талант?
Природа не терпит слабости.
Снег ломает ветки, огонь сжигает сухие деревья. Только люди упрямо цепляются за тех — кто давно стал некондицией.
Сентиментальность — единственная неизлечимая болезнь.
Исцеление требует столько же мужества — сколько убийство. Большинство людей предпочитает медленное самоубийство, прикрытое улыбкой и иронией.
Разве стоит останавливать тех — кто выбрал свой яд?
Жизнь — не детская считалочка, где все “достойны”. Это аукцион, где ставки — твои поступки. И если твой депозит сгорел в никуда — не жалуйся, когда молоток судьбы опустится.
— Спасти утопающего? Сначала нужно спросить, а не держит ли утопающий гирю в руке. Некоторые тонут не по ошибке, а по расписанию.
— Накормить голодающего? Он проглотит твою щедрость и продвинется дальше — откусит пальцы, обглодает руку, разрежет на кусочки и сожрет не побрезгуя даже кишечником.
— Вытащить кого-то из ямы? Проверь — не держит ли он лопату.
Есть профессионалы падения — их мастерство в том, чтобы рыть глубже, крича о помощи.
Элизабет вспомнила на досуге как на встрече выпускников увидела её…
Елена Свиридова в школе ковыряла линейкой засохший клей на парте, пока я решала интегралы.
В тот вечер она сияла как рождественская витрина…
Платье из золотых нитей, серьги-кинжалы, туфли на каблуках — больше чем мой шпагат… От неё пахло деньгами — запах терпкий, как дорогой коньяк, и одновременно сладкий как мармелад.
— Элизочка, хирургичка наша! Обняла меня, нарочно оставив на блузке помадный след.
— Ты всё еще со скальпелями возишься? Спросила она не желая слушать ответ и продолжила — А я вот… её губы изогнулись как лезвия бритвы — с людьми время провожу. Ага, скорее через себя проводишь, штук по двадцать в день…
Я думала назвать её наглой шлюхой, но её смех прозвучал громче сирены скорой.
— Это не то, о чём ты подумала, глупышка! Просто богатые, знаешь ли, любят платить за… э-э-э… нестандартный опыт. Странно, но ведь именно об этом я и подумала…