Сережка затихает… Глаза становятся пустыми ямами…
Розоволосая Лиса бьётся головой о бетон. — Не трогай их! Не трогай! Она рыдала, вспоминая бездомных щенков, которых прятала от дождя. Пламя проникает в уши, сжигая остатки нежности…
Пирсинг плавится, капая на щёки. Когда она поднимает лицо, на нём нет губ — только оскал как у голодной гиены.
Толстяк катается по полу, выдирая клочья волос.
— Я не хотел! Мама, прости! В голове вспыхивает детство: мать, дающая себя на откуп пьяному отчиму.
Пламя пожирает слезу на щеке.
Тело сжимается, он ползёт к Аркадию, но получает сапогом по лицу…
— Вы думали, добро — ваша сила? Голос разрывает время. — Оно было вашей клеткой, а я отныне — освободитель. Огонь тухнет, подчиненные поднимаются.
— Что… что мы? Дети попытались сформулировать мысль…
— Вы то — что остается, когда молитвы сгорают. Аркадий сходит с платформы, его шаги оставляют трещины, из которых сочится смрад.
В темноте загораются десятки пар глаз — жёлтых, красных, безучастных…
Аркадий заворачивает к воротам. За ними — город и вокзал… На полу цеха остались лишь тени — силуэты людей, которые когда-то боялись, любили, помнили…
Кабинет мэра.
Тяжелые шторы плотно задернуты, присутствующие боятся, что даже лунный свет выдаст их тайну. Воздух пропитан алкоголем и потом. На столе — папка с заголовком “Аркадий Н. — Исчерпывающие доказательства” а поверх неё рассыпали ксерокопии билетов в столицу.
Мэр, с лицом, напоминающим смятый конверт, дрожащей рукой наливает коньяк. Взгляд бегает по углам… Клянусь! Если бы шариковая ручка упала на пол, он бы схлопотал сердечный приступ от испуга.
— Он… уезжает. Голос такой, словно язык горячим чаем обожгли…
Обычно напыщенный начальник полиции, съежился в кресле. Медали позвякивают как кандалы.
— Проверил лично. Билеты куплены, вещи собраны. Нервно щёлкает авторучкой. — Вчера его прихвостни грузили ящики в грузовик. Похоже, там оружие.
Глава городской думы — женщина с ледяным макияжем, нервно вскакивает и опрокидывает бокал. Вино как кровь растекается по столу.
— Он ведь может вернуться? Да? Если что-то пойдет не так в столице… Пальцы впиваются в ожерелье, как в оберег.
До этого молчаливый прокурор, резко бьёт кулаком по столу.
— В прошлом месяце он пришёл ко мне домой. Сказал, что дочь красиво спит… С фотографией её подушки в руке… Тишина…
Только тиканье часов звучит как отсчёт до полуночи.
Мэр вдруг начинает смеяться — надрывисто и истерично.
Начальник полиции достает из папки фото.
Школа, сожженная дотла. — Когда он спалил это место… Мои люди нашли в руинах мешок. Там были… фотографии наших домов, адреса и расписания детей…
Глава думы, наконец садится и говорит — Я ежемесячно платила ему, чтобы он не трогай мой район. Он брал деньги и улыбался… Говорил, что твоя очередь придёт…
Мэр подливает еще коньяка, проливая добрую половину на документы.
— А теперь он едет в столицу… Пусть там его бояться… Пусть там дрожат. Теперь он не наша головная боль. Он поднимает бокал, но жидкость колышется…
Прокурор внезапно встаёт, сметая билеты на пол. — Мы должны предупредить их! Хотя бы анонимно!
Коллектив с безумными глазами перешел в наступление. — Ты с ума сошел!? Если он узнает… Горло сжимает спазм. — Он вернется и начнет с нас…
Снова нависает тишина. Начальник полиции рвёт доказательства на куски.
— Столица большая… Его там задавят… Или… он их задавит… Нам уже никакой разницы.
Женщина выдавливает улыбку и произносит — Предлагаю выпить… За его новый путь.
Через час все кроме мэра разъезжаются по домам, оглядываясь через плечо.
Мужчина решает проверить наличности в сейфе, но с ужасом вместо денег находит записку — Спасибо за проводы… Вернуть с подарком… Ваш А…
Утром, в тени заводских труб стоит поезд.
На перроне — ни души.
Только бесы в человеческих шкурах грузят ящики в багажный вагон.
Послесловие автора
Послесловие автора…
Довольно тяжелая была для меня работа…
Я заметил, что чем больше ты пытаешься в мальчуковую нигилистическую философию, тем быстрее моральнее устаешь…
К окончанию, я самостоятельно не могу вынести вердикт — а хорошо ли у меня получилось.