— Как же я жил все эти годы…
Вскоре каждый из них приходил к обиженным семьям, встал на колени, плакал и умолял извинить.
— Простите меня! Или можете не прощать, просто знайте — я раскаиваюсь! Мне бесконечно жаль!
Юноши усвоили главное — прощение можно заслужить лишь бесконечным трудом.
Даже если их ноша облегчиться на одну сотую процента за пятьдесят лет работы — они готовы стараться.
Началась не жизнь, а стечение сложных обстоятельств.
После каждой ночной вылазки, я возвращался домой израненный и продырявленный — ну в плане ножевых ранений, разумеется.
Стою под ледяным душем и понимаю, что человек внутри угасает, на смену прежней личности приходит симбиоз страстного юноши и настоящего архангела.
Я становлюсь Амалиэлем, но знаете — это ощущение сродни возвышению над людьми. Ты становишься сильнее, видишь больше чем другие и осознавая слабость и несчастность обычных людей, пробуждаешь внутри родительские чувства — желание защитить и уберечь.
Приятно наблюдать — как кровь под ногами уходит в душевой слив. Самые страшные раны, способные лишить жизни или посадить на инвалидное кресло, превращаются в белые полоски шрамов, которые вот-вот исчезнут с тела.
Я расту не сколько физически — сколько магически.
Научился создавать пламя.
Крошечный уютный костерок на ладони и огонек на пальце — как от бензиновой зажигалки. Только им прикурить нельзя, оно выжигает грех.
Теперь понятно, почему Господь говорил — что на огонь можно смотреть бесконечно…
Уже не так страшно бросаться в бой.
Мне выбивали глаз кастетом. Перешибали хребет арматурой и даже стреляли в сердце! Только представьте, как сложно выковыривать пули из легкого!
Я стоял перед зеркалом с тряпкой в зубах и расширял рану пальцами, пытаясь нащупать пинцетом кусочек металла.
Человек очень быстро привыкает к боли, неприятные ощущения уходят на второй план. Мышцы каменеют, и я достигаю идеала физической формы.
Каждый день новые приключения…
Я стал зависим от них.
Может понемножку, но воодушевляет, когда ты своими руками меняешь судьбу человечества.
Я рассадил множество семян в молодых и горячих умах. Амалиэль утверждает, что они переосмыслят жизнь и как только достигнут определенного просветления — придут ко мне на выручку.
Это первый серьёзный шаг к преображению мира к лучшему.
Каким бы сильным я не был, в одиночку человек не способен положить на лопатки миллиарды негодяев.
Прямо по горизонту, одно из самых страшных общежитий что я видел.
От здания веет безнадежностью.
Раз тридцать признанное аварийным, с отвалившейся штукатуркой и побитыми окнами — оно существует чтобы ломать людям судьбы.
Амалиэль чувствует внутри зло космического масштаба.
Одним резким движением, я спокойно размагничиваю домофон.
Сил в руках немеряно.
Современный супергерой облачается в дырявую толстовку с засохшими пятнами крови.
Мне бы стипендию и приодеться…
Проник в подъезд и ужас начался с первых секунд…
Запах — концентрат помоев и мочи. Драные полы с дырами, битое стекло, пустые бутылки, шприцы с темным содержимым, крысы бегают по углам, черная въевшаяся грязь на плинтусах и грибок на некогда белых стенах.
Неужели ради этого затевался технической прогресс?
В каждой комнате пьяная ругань и угрозы убить, но Амалиэль игнорирует мелких дебоширов.
Знаете, как пахнет зло? — Гнилыми фруктами.
Как же сильно воняет перед этой комнатой… Больше от меня не дождешься вежливых постукиваний и просьб — извините, можно войти… Просто вырываю дверь вместе с замком, бетон крошится в местах соединения.
Темно…
Только редкие красные огоньки сверкают, как зловещие звезды.
Щелк! На указательном пальце вспыхивает маленький огонек.
До чего же мерзкая картина…
Потные, вонючие, голые, заросшие, с красными язвами и прыщами на теле мужчины сбились в кучу и воняют как бомжи — стройкой и дешевым алкоголем. Пятеро лежат на раскладном диване, тихо хохоча, а шестой навис над беззащитным телом, ноги которого болезненно содрогаются.
Школьная форма лежит комочком в углу…
Толпа повернулась в сторону гостя, и я понял, что глаза человека не должны светиться красным.
— Это бесы! Кричит Амалиэль!
Помню — таких нужно незамедлительно уничтожать.
Табурет летит в мою голову, но кулак разбивает его в щепки. Нож метит прямо в глаз, но я подставляю ладонь и острие, пронзая плоть, застывает в паре сантиметров от лица — ерунда, этой же рукой я заезжаю по небритой роже.