Я слишком изнеможён чтобы сопротивляться, гильзы посыпались на пол одна за другой.
Первый выстрел попал в живот. Боль ударила, как молот на наковальне. Второй — оторвал челюсть.
Я почувствовал, как язык болтается на шее, мокрый и скользкий как щупальце осьминога.
Какая боль! Какой ужас! Какая нелепость — выжить в схватке с демоном, но умереть от рук человека!
— Беги, сынок! Амалиэль впервые обратился так ласково…
Я расчувствовался и побежал…
Кровь хлестала из тела — как из дырявого ведра. Пули в животе грохотали, как шары в лотерейном барабане.
Вдруг прямо по курсу из помещения уборной выходит рыжий парень с девушкой.
Он на ходу застегивает ширинку, а еще крылья за спиной цвета ржавчины!
Это еще кто!?
Я бы спросил, но язык болтается как шланг…
— Лилит? Удивленно произнес Амалиэль…
Парень взглянул на меня, и я понял… он видит урода.
Кулак врезается в лицо.
Как далеко я улетел, сдирая кожу об бетон…
Такой боли и мощи я даже от Вельзевула не почувствовал…
Захоти — он бы меня и демона напополам разломал…
Угодил прямо под ноги спецназовцу.
Он поймал взгляд, и мы друг друга поняли. Посмотрим через сколько пуль я потеряю сознание…
— Не стреляйте в него! Отбой! Я говорю не стрелять!
Дуло автомата загородил переговорщик…
Синие крылья…
Вот вам и вечер встреч выпускников…
— Это ангел спасения Ариэль… Шепчет Амалиэль… — Неловко предстать пред союзником в таком виде… Стыдился Архангел…
А мне блин не неловко с вывалившейся челюгой!?
Ангел спасения навис надо мной — как чайка перед рыбьей тушей.
Юноша связался с начальством. Меня погрузили на носилки. Вертолет ревел как раненный зверь.
Моей первой гостью в больничной подземной палате была девушка. Еще одна из нашего племени…
Крылья совсем как бумажные…
— Парацельс. Старый… друг. Пробубнил Амалиэль…
Блин, а я думал, что я у тебя главный друг…
Даже заревновал немного.
Я на пару минут остался с Элизабет наедине.
Она села на край кровати.
Глаза как два бездонных колодца, в которых отражается свет лампы… а ведь если подумать — мои сверстники во всю гуляют с красивыми девушками, а не охотятся на преступников по ночам…
— Ты знаешь, что с тобой происходит? Какой ласковый голос…
— Я становлюсь… не собой… Синие прожилки под кожей пульсируют.
— Ты становишься орудием. Помни, любой меч может заржаветь, если не знать, зачем он нужен.
Она кладет руку на грудь я и чувствую, как внутри что-то меняется…
Будто вынули ржавый гвоздь, десятилетиями торчавшим в сердце.
И вправду — она доктор милостью Божьей…
Этому нельзя научиться, родиться такой надо.
Только посмотрит, ухмыльнется, скажет слово — и тебе уже легче, и все будет в порядке, и ничего страшного в жизни не случится…
Меня исцелили… Удивительно… Я стал еще лучше, чем до схватки с Вельзевулом.
Даже застарелые шрамы ушли…
Наши взгляды понимающе встретились и Элизабет ушла… а на смену ей, напевая на ходу турецкий марш, без стука — вошел майор Звягин.
Лицо как топографическая карта.
Редкие шрамы вместо рек, морщины вместо гор.
Красивый зараза, вот только глаза страшные, холоднее чем у хирурга.
— Меня зовут… Начал он.
Я перебил, сказав — Знаю. Элизабет предупредила, что это за человек… — Вы тот, кто будет задавать много вопросов. Звягин хищно улыбнулся…
— Он точно не демон? Удостоверился у Амалиэля на всякий случай.
Глава 20
Жизнь человека — бесконечная река страданий.
Он ныряет в неё с головой и пьёт воду большими глотками, давиться, но продолжает плыть, пока волны не выбросят его на берег, где на секунду позволено отдышаться.
Опять-таки, почему на секунду!? — Потому что радость — лишь временная отмель, при которой в горле не плещется соленая горечь.
При помощи ангела сострадания Наталиэль, я — стал тем, кто вычерпывает эту воду.
Высасываю ноздрями черные грязные лужи. Вырываю из грудной клетки гнилые корни обид. Выжигаю каленым железом память о том — как жена хлопнула дверью и ушла, как дети отвернулись и забыли, как начальник швырнул в лицо трудовую книжку со статьей…
Я — губка впитывающая грязь, чтобы другие могли смотреть сквозь чистые стекла.
Хоспис — моя обитель. Здесь я как феникс, сгораю от чужих агоний, но постоянно возрождаюсь, чтобы очередной умирающий уходил без боли…