Содрогнувшись от ужаса, я зажала рот рукой и отвернулась. Мрази!
Первым меня заметил старик и… разулыбался. Да! Будто этого кошмара и нет. Будто он случайно встретил хорошего знакомого и обрадовался. Чудовище! Мерзкий старый извращенец!
Второй – лысый – увидев, что старик отвлёкся, тоже перевёл на меня взгляд. Но посмотрел при этом с таким равнодушием, будто я мебель. И таким же тоном сказал Антону:
– А вторая где? Отдай им гонорар и увези отсюда.
Антон вяло зашевелился. А я поняла, что убивать или задерживать нас здесь никто не собирается. Однако вместо облегчения меня накрыло новой волной гнева. Гонорар? Этот гнусный мужичонка говорил обо мне так, словно я пришла к нему добровольно поработать тут. Поработала? Получи деньги и проваливай. Он не понимает, что попросту жизни нам сломал?!
– Твари, – выпалила я. – Ублюдки. Мрази. Чтоб вы сдохли! Я сегодня же пойду в милицию.
– Антон, о чём она? – спросил лысый с легким недоумением. Какая незамутненность!
– Вы все сядете за изнасилование, твари! И ты, урод, и ты, старый козел, – выплевывала я ругательства и угрозы. Может, это было опрометчиво – вот так злить их, но у меня сдали нервы.
– Какое изнасилование, детка? – взметнул брови лысый. – Вам предложили работу. Вы согласились. Подписали договор. Вы на всё согласились. Что за истерика теперь?
– Мы согласились на фотосессию, лживые вы ублюдки.
– Антон? – начал раздражаться лысый. Он, очевидно, и заправлял этим вертепом.
Антон перегнулся, вздохнув так, будто ему невыносимо лень, поднял портфель, оттуда вынул папку, а из папки уже – бумаги.
– Вот. Взгляни сама, если забыла. Четвертый параграф. Как раз про съёмку.
Я не читала договор, точнее, нет… Читала, пыталась читать, но ни черта не понимала. Он же нам подсунул бумаги, когда нам уже стало плохо от этого его чая. И там что, такое прописано?
Я схватила бумаги, посмотрела на указанный им абзац.
– И что здесь? Я не вижу, что мы подписали согласие сниматься в порнофильме.
– Нет, что ты, – наигранно возмутился лысый. – В эротике, моя хорошая. Какие порнофильмы! В России их производство запрещено, а вот эротику можно снимать сколько угодно.
– С каких пор изнасилование на камеру стало эротикой?
– Да что ты заладила про какое-то изнасилование? Ещё раз, моя милая, повторю: ты и твоя подруга добровольно приехали сюда, согласились сниматься в видеоролике эротического содержания за определённый гонорар, что подтверждают документы. А насчет того, что считать порнографией, а что эротикой, – он развёл руками, – дело частных взглядов. Нет у нас в законе никаких критериев. Была бы групповушка, жесть какая, изврат или несовершеннолетние – другой разговор. А у нас что? Двое молодых и красивых занимаются на камеру любовью под романтичную музыку… Эротика, самая что ни на есть эротика.
Он упивался своей безнаказанностью и моей беспомощностью.
– Ты красивая девочка, – подал голос старик. – Сразу мне понравилась. За неудобства и за один маленький и приятный деталь я увеличу твой гонорар в два раза.
Я почему-то сразу догадалась, что этот извращенец имел в виду. Сквозь туман и сумбур всплыли в памяти пятна крови на простыне. Во рту стало горько, а на глаза навернулись слезы. Урод, мерзкий, старый урод. Сразу понравилась…
Это он тогда меня выбрал, он заказал этим «кино» со мной… Зачем? Это что, такой вид извращения – смотреть, как кто-то имеет ту, которая понравилась тебе? Да, конечно, все они извращенцы.
Единственное, я не поняла, опоить и заманить обманом – это у них схема такая или Антон сымпровизировал. Хотя это не меняет сути. Все они подонки и преступники. Всех их убила бы голыми руками…
Старик достал из нагрудного кармана портмоне, выудил оттуда несколько купюр, положил на стол и кивнул мне с улыбкой. Мол, на, подойди, возьми подачку и будь довольна.
Глядя на него исподлобья, я подошла. Он продолжал улыбаться, Антон зевать, а лысый… а на лысого я не смотрела. Потом подцепила обеими руками край столешницы и резко дёрнула вверх. Деньги его проклятые, а заодно еда, посуда, что они там пили, словом, всё, полетело на них. Все трое сразу подскочили с визгами.