Ну а Наташка подошла к сборам со всем тщанием. Целый час из ванной не выходила. Потом я ей столько же помогала волосы укладывать. Они у неё густые, тяжелые и очень длинные, ниже пояса. А уж сколько она нарядов перемерила… Но в конце концов и правда остановилась на платье, в котором ходила на выпускной. Легком, летящем, цвета чайной розы.
– Ну как? – спросила она чуть смущённо.
– Красавица! – ободряюще улыбнулась я, ничуть не покривив душой. – Честное слово, выглядишь отлично. Антон тебя увидит и сразу расхочет меня фотографировать. Одну тебя будет снимать.
– Ну прямо, скажешь тоже, – зарделась довольная Наташка.
И всё равно Наташка всю дорогу до офиса агентства переживала, что её забракуют.
– Зря я поехала. Ну какая из меня модель?
– А из меня какая? – пожала я плечами.
– Ты красивая и такая… естественная, как будто везде на своём месте. И потом, тебя уже выбрали. А про меня они скажут: «Что это за деревенская клуша припёрлась?». Надо было другое платье надеть! Синее! Оно меня стройнит…
Но зря Наташка волновалась. Антон обрадовался нам обеим. Забросал комплиментами и вообще так оживился.
Сегодня он сменил стиль – пиджак надел белый, узкие брюки, шелковую пеструю рубашку. Но главное – рассыпал по плечам волосы. И таким он казался прямо копией Жени Белоусова. А мы с Наташкой в детстве его обожали, песни заучивали и распевали, особенно «Девчонку-девчоночку». Я позже переключилась на «Иванушек», потом ещё на что-то, а вот она долго по нему горевала и продолжала любить. И тут сразу зашептала возбуждённо:
– Какой он классный! Он же вылитый Женечка!
– Да-да, тише.
– Я не могу. Я так счастлива!
Антон тем временем меня ошарашил:
– Господин Тимоскайнен будет страшно рад. Ты, – он нацелил на меня палец, – ему сразу приглянулась. Он очень хотел с тобой… фотосессию.
– Это кто вообще?
– О, скоро познакомишься, – пообещал он. Но я и сама догадалась – это тот старик, вокруг которого они тут на цыпочках ходили и метали бисер.
Антон усадил нас на диванчик, сам развалился в кресле напротив и одарил нас широчайшей улыбкой. Наташка расцвела ещё больше, а мне вдруг подумалось: как-то странно всё же блестят у него глаза, лихорадочно…
Впрочем, говорил он связано и бодро:
– Сейчас подпишем договор и поедем.
– Поедем? – удивилась я. – Куда? Разве мы не на месте?
– В студию! Здесь же просто офис. Бумажные дела, встречи. А работаю… в смысле, снимаю я в студии. Не переживайте, это не очень далеко. Отснимем всё, и я вас, барышни, лично по домам развезу, – хохотнул он и подмигнул Наташке. Она посмотрела на меня с совершенно глупым и счастливым видом. На лбу у неё прямо буквами огромными было написано, что она от него в восторге.
Мне же Антон сегодня казался, не знаю, каким-то странным. Слишком уж энергичным. То есть он и вчера суетился, но сегодня он вообще какой-то перпетуум мобиле. Даже вот сидя в кресле, он то пальцами тарабанил, то ногами елозил. И руки у него еле заметно дрожали. Но я подумала – кто их разберёт, этих творческих людей. Может, его вдохновение сейчас распирает.
Антон отдал девушке на ресепшене наши паспорта и попросил её вбить данные и распечатать договоры.
– Типовые? – спросила та.
– Нет! Я же тебе сегодня утром на почту кидал форму! Разуй глаза, Регина! – и тише буркнул: – Дура.
А не такой он и душка, подумалось мне. В его словах было столько внезапного раздражения и злости, что я даже удивилась. Но к нам он повернулся, снова сияя широкой улыбкой. Какой переменчивый!
– Там просто разовый контракт, немного другая форма. Хотя если вы надумаете… – Он посмотрел искоса и игриво.
– Нет, – ответила я, Наташка промолчала.
– Ну нет так нет, – Антон хлопнул ладонями по коленями. – Может, потом передумаете. А давайте выпьем чаю?
Мы не отказались. Он делал его сам, где-то в другом помещении. Сюда, в холл, он вынес поднос с чашками и высоким чайником. Разлил в три кружечки светлую зеленоватую жижу с ошмётками. Поставил блюдце с печеньем.