Что остаётся Кате? Сидеть у окна Ярославной, да махать на прощание рукой. Ему, единственному мужчине, который сумел разбудить в ней такие сложные, неизведанные чувства. И причинить столько огорчений своей нерешительностью:
- Почему надо ждать, пока ты разведёшься? Что это меняет? Почему ты не переедешь ко мне уже сейчас?
Катя подняла ладонь, и воздушный поцелуй полетел сквозь двойное стекло, сквозь высоту третьего этажа, сквозь дверку "Газели". Семёнов ответно чмокнул губами, послал свой поцелуй в её сторону и уехал.
А женщина смотрела вслед:
- Милый ты мой, о чём ты молчишь? Чего или кого ты боишься? Мы почти супруги, а ты скрываешь это от всех... Ведь желание остаться написано на тебе вот такими буквами...
*
Геннадий Петрович с остервенением тягал железо, чтобы устать, вымотаться, обессилено уснуть. Ему не мешали, не отвлекали от штанги, от гантелей, от новомодных снарядов. Молодые "качки" не приставали, так как дельного совета от старикана, сделавшего мышцы тяжелыми тренировками, не дождешься.
Нагрузка помогала забыться, словно молочная кислота смывала боль и чувство вины. Два часа пролетели незаметно. Он снял провонявшую потом майку, ушел под душ. Мышцы приятно гудели. Конечно, прежних кондиций не восстановить, но силенка сохранялась весьма приличная.
И фигура за минувший год подсобралась, приобрела формы, мышцы стали массивными, как в молодости, брюки - просторными в поясе и тесными в бедре. Из-под жирка выглянула мускулатура тяжелоатлета-средневика, чуть грузноватая, может, но очень приличная. Конечно, на стройке особенно не зажиреешь, но брюшко-то с возрастом отягощает всех. Вот с ним, брюшком и с лишним жиром, Семенов совсем недавно вёл непримиримую борьбу.
Как ни странно, первое спасибо следовало сказать жене. Перед окончательным разрывом он вынужден был где-то снимать стрессы. Водка не привлекала, вот и пошел в спортзал, чтобы позже возвращаться домой и реже видеть опостылевшую физиономию.
Тогда, пять лет назад, вялой лужицей олифы на грязном полу растекались дни жизни Геннадия Петровича, никуда не впадая, ни с чем не смешиваясь. На нее, некогда быстротекущую жизнь, налипали случайные события, сиротливыми островками в ней оставались случайные женщины. Она покрывалась черствой коркой и теряла, теряла и теряла привлекательность для хозяина...
Пока судьба не прислала ему приглашение на юбилей старого друга, где оказалась Катя.
*
Ради неё он усилил тренировки, хотя любимой женщине яростные усилия держать форму казались излишними:
- Зачем? Ты великолепно выглядишь, все женщины на тебя заглядываются!
Но ему так хотелось, чтобы разница в тринадцать лет не ощущалась! Вот и вся разгадка...
Катя до сих пор ходила на тренировки по рукопашному бою, хотя в соревнованиях не участвовала. Фигура у бывшей призерки области - Таис Афинская позавидует. Гибкая и стремительная рукопашница больше походила на гимнастку, причем настолько, что Семёнов поверил в её боевые навыки лишь после наглядной демонстрации.
Возвращаясь из театра, они напоролись на стайку хулиганистых парней. За просьбой закурить - последовал удар в лицо. Пока Геннадий Петрович по-медвежьи отмахивался от стаи, Катя выхватила что-то из сумочки и закружилась, быстро перехватывая руками этот предмет.
Убежали всего двое. Прочие остались стонать, кто сидя, а большинство - лежа на тротуаре. Семёнов с удивлением взял из руки любимой два небольших шарика на прочном шнурке, оказавшиеся эффективным оружием.
Дома Катя показала работу с бамбуковым шестом, покрутила нунчаки, похожие на укороченный цеп, поиграла булавой, кистенём, шелепугой, которые покоились на стене, рядом с коллекцией медалей и кубками Федерации каратэ-до.
Такую изумительно красивую, смелую и умную женщину Геннадий Петрович не просто любил. Он восхищался:
- Что делает с нами прекрасный пол! Давно ли я считал, что всё, дальше жить не стоит...
*
До Кати Семёнов существовал физически, безразлично ко всему. Родители скончались, семья распалась. Ну, полаялся с главным инженером, открыл свою фирму. Возмущался дурью богатеев, бережно снимал настоящий дубовый паркет, заменяя модным ламинатом. Как-то, укладывая плитку, выписанную заказчиком аж из Неаполя, поймал себя на мысли, что ни разу не понадобилось знание итальянской живописи. Да никакие знания не пригодились! И на фига тратил время на учёбу? И, вообще, зачем жил, зачем живет, зачем коптит свет?
Быстрого и правильного ответа не нашлось. Если судить по общепринятой формуле - итог сорока лет выглядел убого.