*
... застонал мирный обыватель, вскочил, жадно хватая воздух. Подмял подушку, уткнулся в неё горящим лицом, поймал обрывок мысли, начал раскручивать, уводя себя от воспоминаний о кошмаре:
- Что же так болит во мне, что?
Если бы голова! Там аспирина хватит, а тут совсем иная, внутренняя. Но сознание болеть не может! Потерять его - куда ни шло. Нет, тут душа терзает себя. Но в школе учат - её нет, это поповская выдумка.
- В кошмаре я теряю разум, а как осознаю, что натворил, - пытается понять себя обыватель, - хоть вешайся! Почему мне нравится там, во сне?
Воспоминание, как там растерзал - негодяя же! - сладко затапливает мозг. Но совесть настороже, она вышибает удовольствие, словно скамейку при повешении:
- Ты что? Убивать человека?
Душа схватывается сама с собой, спорит. Сознание - рушится в забытье. Обморочный сон глубок - туда нет хода совести. Только он смежил веки - тотчас догнал обидчика и...
*
Могучий зверь уже приготовился к прыжку, как услышал:
- Эй, ты! Убирайся!
- Что, не выдержал, - лапища сгребла за грудки Мирного Обывателя, - явился? Захотел сам... Узнаешь себя?
Зверь уткнулся в лицо визави. Глаза глянули в глаза - и мирный обыватель изменился, обрел клыки, мощные бугры желваков и жесткий оскал, повторив облик монстра. Однако попытался отшатнуться, воскликнул:
- Нет, это не я!
- Трус, - рыкнул зверь. - От себя отрекаешься?
Могучий бросок, и близнец заброшен на вершину скалы, откуда не слезть, не спрыгнуть - разобьёшься. И закрыл глаза, чтобы не видеть.
Зверь догнал ублюдка. Тот захохотал, вырос в размерах, выхватил громадный нож и замахнулся. Мускулистые лапы перехватили лезвие и сломали пополам...
Монстр неторопливо казнил жертву. Мирный Обыватель слушал вопли и стоны, не находя в себе протеста...
*
... пока совесть не достучалась, не потребовала заявить Монстру:
- Это не я, это не моё, не хочу так! Нет, я не согласен, так нельзя!
Но из глотки вырвалось торжествующее рычание. Обыватель не сумел вернуть себе человеческий облик, не справился. Зато понял, насколько един с Монстром, который лютует.
Миром с ним не расстаться, не победить. А жить в постоянных терзаниях?
- Невыносимо! Я устал! Я не могу больше!
И он захотел покончить с собой и зверем.
Сделал шаг со скалы.
Крикнул:
- Изыди, тварь!
Хорошо, что скала высокая, что внизу камни...
Последняя боль - как вспышка.
И кошмар кончился.
*
Монстр пренебрег криком Обывателя. Тот не мог помешать очередной погоне. И зверь легко бежал по красной почве под синим небом, где ветер разносит вонь полуразложившихся циферблатов...
И вдруг мир поблек, выродился в бесцветное ничто...
Пустота, просторная пустота... И в ней - слабое ощущение, что нечто живое ещё сохранилось, но только как повеление, как приказ, как воспоминание о...
- О чём? Что велено?
И остаток чувства, которое управляло - сохраняет, собирает, притягивает к себе то, что было телом. Сейчас это всего лишь ослепшее, оглохшее, обездвиженное существо... Оно вслушивается в себя, пытается вспомнить... О да, тело, мощное, но оно что делало?
И зачем существовало?
Словно подшипник на морозе - туго, с усилием разворачивается, проминается в пустоте место для нового воплощения:
- Кто я?
*
...мурашки бегут по отлежанной ноге. А вот проявляется сжатый кулак. Пальцы... касаются большого, осознаются, как ладонь. Тело понемногу, исподволь, складывается, и - словно пазл, внезапно, озарением! - становится цельной картинкой. Недостающие кусочки входят со все возрастающей легкостью...
Наверное, так просыпаются новые компьютеры, в которых нет программ, соображает Мирный Обыватель:
- Я видел себя во сне - Монстр. Вот бы...
В пронзительном трезвоне будильника сон обрывается. Обыватель пытается вскочить с постели. И рушится на пол. Пытается встать, опять теряет равновесие. Ошарашенный предательством послушного прежде тела, он принимается вспоминать, восстанавливать двигательные навыки. Через несколько минут ему удается сесть, через полчаса - встать.
На работу он добрался с опозданием.
Глава четвёртая
(4-й день)
Дело мстящих амазонок.
- Хорош врать, придурок!
Орлов нависал над Борисом Могильных. Тот пытался стать меньше, что выглядело до неприличия смешно. Долгов не любил такой тип - базарной торговки - победительно крикливых перед слабыми, трусливых перед сильными. И патологически лживых.
Но Олег Николаевич старался не ради удовольствия, он обрабатывал задержанного: