Некоторая свобода таилась в том, что появился человек, несущий всю ответственность за будущее. Особенно приятно сознавать, что этот человек - твой любимый.
Засыпая рядом с Геной, она каждый раз проверяла рукой, тут ли он? Натыкаясь на мощную мускулатуру, облегченно вздыхала и расслаблялась. Рядом с ней жил мужчина, способный бестрепетно защитить её от опасности.
*
- Нина! Ой, ты с тортиком, какая прелесть, - обрадовалась Катя. - Папочка нескоро придёт, пошли, по кусочку стрескаем...
Подруги расцеловались, отнесли торт на кухню, поставили чайник и стали делиться новостями. Геннадий Петрович начал энергично хлопотать с переездом в Энск, а потому Катя на выходные приезжала в Закопанск, чтобы он не тратил время напрасно. Нина тоже собиралась в Энск, на учёбу.
- Катя, что там у вас с папой приключилось? Ко мне следователь приезжал, про вас допытывался. Ух, я ему всё-всё высказала, что про милицию думала, а он даже не обиделся. Ну, не томи, что?
- Они думали, что Гена расправился с твоими насильниками. Их всех прикончили, как и главного, слюнявого гоблина...
Восторженные аплодисменты прервали рассказ. Нина рукоплескала бурно, что встревожило врача Мадерову: "Ещё такой срыв - и она свихнётся. Надо предложить лекарства...". Всё-таки психика девушки пострадала. Размах эмоциональных качелей зашкаливал, хотя патология пока не проявилась. Чтобы притушить слишком положительные эмоции тревогой за отца, Катя заметила, что основания для подозрений были:
- Помнишь, он рисунки и фотографии в милицию передал? И обещал убить всех троих. Так милиция хотела арестовать его за...
- Ты знаешь, Кать, когда он надумал с тобой поехать, - Нина никак не могла переключиться, все торжествовала, - у него такое лицо было, что я поняла, он их достанет! Что ты на меня так смотришь? Думаешь, я папу не люблю?
Кате пришлось повторить:
- Его считали убийцей! Милиция думала, что он убил! Всех троих!
- Я меньшего и не ожидала. Ты же сама говорила - он способен на поступок! Разве хороший человек может сделать плохо? Ой, я дура, - прикрыла рот обеими ладонями Нина, осознав опасность, грозившую отцу, - его в тюрьму посадят? Кать, его же не посадят? Он же не убивал их? Кать!!
Обняв рыдающую девушку, доктор Екатерина Мадерова утешала, уговаривала, рассказывала о результатах следствия, о заключении экспертов-психиатров и о многом другом, помалу унимая бурную истерику.
- Вот и стёрты все связи с прошлым, - подумала врач, заканчивая последний сеанс психотерапии и выслушивая Нину.
Та размазывала слёзы по щекам, успокаивалась, тревожилась за отца и радовалась, что его признали невиновным. Бурная истерика закончилась нескоро, но постепенно настроение у Нины выровнялось:
- Знаешь, а мне спокойно, ведь гоблинов больше нет. Это не папа, а высшая справедливость их прикончила. Чего мы сидим? Давай торт!
Семёнов застал их веселыми, слегка хмельными. Бутылка "Саперави" и торт были ополовинены. Недоуменный вопрос потерялся в сдвоенном вопле:
- Папочка пришёл! Быстро за стол, мы тебя заждались!
И счастливые женщины запечатлели на его щеках звонкие поцелуи.
Глава тридцать третья
(20 октября)
Рэвенж, СЮР и супруги Семеновы
Ворочаясь в постели, Геннадий Петрович подумал, что день свадьбы сложился из нескольких временных кусков. Словно кирпичная кладка, что уйдет под штукатурку - там можно класть и старый и новый, даже половинки, а порой и силикатный, шамотный. Всякая всячина годится. Если прочный раствор - держать будет. Их семье прочности не занимать. Супругов связал не штамп в паспортах, нечто значительно большее. Взаимное доверие и тайна.
Семёнов погладил жену по плечу. Та не отозвалась - спала. Конечно, умаялась за такой суматошный день! Память художника мгновенно воскресила события свадьбы:
*
- Пап, Кать, я вас поздравляю! А это Слава, познакомьтесь. Мы вместе учимся, в параллельных группах.
Нина, опять вся легкая, воздушная, в новом платье из очередного неведомого отцу изобретения текстильщиков (или ткачей?), предъявляла молодоженам своего спутника. Высокий, стройный, похожий на молодого Шона Коннери, парень протянул Геннадию Петровичу ладонь:
- Очень приятно! Я - Мсти...
*
Из неизученных глубин сознания выскакивает (но не веселым чертиком из коробочки, а жутким вонючим Монстром, ах ты, горе!) совсем было забытый СЮР. Он властно меняет цвета и тормозит время.
Секунды испуганно толпятся в циферблате, резко согнутом на ребре скалы. Невидимый и жестокий бог, которому служит СЮР, сгребает их, прессует в минуты, скатывает в часы, превращает в плотное, словно мелованная бумага, время. Отрывает огромный лоскут, засовывает в невидимый рот и сжевывает в тугой шарик.