Через несколько месяцев я познакомился и с Татьяной, сестрой Любы. Знакомство это врезалось в мою память на всю жизнь. В один из дней, в обед, пришла в амбулаторию Люба, как обычно улыбаясь. Она улыбалась и тогда, когда по теме разговора надо было плакать. Люба рассказала заведующей сельской амбулаторией, врачу-терапевту, что Танька, старшая сестра, «задружила» с таксистом, который ее изнасиловал и побил. Немного подумав, она добавила: «И теперь Танька ссыт кровью». Добавила и рассмеялась. Таксист в деревне имел статус, схожий со статусом депутата в городе. Это считалось одной из престижных «должностей» среди деревенских жителей. Заведующая отделением за помощью обратилась ко мне, так как побоялась идти к Тане одна. Но официальная причина, по которой я должен был ее сопровождать, звучала так: «У Тани побои на лице, ты, как стоматолог-хирург, тоже должен осмотреть ее».
Мы отправились пешком, потому что амбулаторный УАЗ стоял с пустым топливным баком. Талоны на бензин наш водитель давно уже не получал, так как их не было в наличии, и машина несколько месяцев простаивала под окнами амбулатории. У нас ушло около двадцати минут спокойным шагом, чтобы добраться до окраины села, где находился дом сестер. Хотя домом это вряд ли можно было назвать: перекошенное деревянное здание, сложенное из почерневших от сырости и времени бревен. Издалека видно было только верхнюю часть и крышу – такой высокой травой окружен был дом. Справа сквозь сорняк виднелся забор такого же черно-серого цвета, редкий, как зубы старика. К дому вели покосившиеся ворота, высокие и несимметричные, как в западных фильмах ужасов, и с дверью с металлическим кольцом. Посмотрев на этот дом снаружи, я понял, почему заведующая амбулаторией взяла меня в помощь. Его внешний вид кричал приходящим, что ничего хорошего за забором ожидать не стоит. Когда дернули дверь за кольцо, открыть ее не удалось, и заведующей пришлось навалиться всем своим весом и продолжать давить, пока дверь наконец не захрустела и верхние ее петли не вылетели с болтами. Я помог поставить дверь рядом с воротами, и мы вошли.
ЗАЙДЯ ЗА ОГРАДУ, Я ИСПЫТАЛ ЛЕГКОЕ ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ, ПОЙМАВ СЕБЯ НА МЫСЛИ, ЧТО УЖЕ БЫЛ В ЭТОМ МЕСТЕ В СВОИХ СТРАШНЫХ СНАХ.
Во дворе творился полный хаос: на земле валялись какие-то осколки посуды, обрывки проволоки, множество пустых бутылок, разбитых стеклянных банок, справа от себя я заметил будку, возле которой на цепи лежала истощенная собака. На шее у нее висел потрепанный кожаный ошейник. Казалось, он вот-вот порвется от любого резкого движения, но сил у собаки для такого движения не было. У нее не было сил даже подать голос и предупредить хозяйку о гостях. Возле морды собаки стояла пустая алюминиевая тарелка, служившая миской. Она была вылизана до трещин. По грязи, скопившейся по краям миски, можно было подумать, что еду туда последний раз клали очень давно. Рядом лежала полуобглоданная кость, напоминающая заднюю лапу собаки (на ней было четыре пальца). Приглядевшись, я увидел, что от будки в сторону ворот, где рос высокий сорняк, отходила еще одна цепь. Там мне удалось разглядеть скелет собаки. Кости покрывала шерсть, местами были видны ребра. У скелета отсутствовала задняя лапа. От увиденного во дворе головокружение только усилилось и, признаюсь, желание зайти в дом у меня пропало.
Заведующая, которая уже была здесь раньше, чувствовала себя как дома. Происходящий бардак ее нисколько не смущал, она только отметила, что в последний ее визит собак было две штуки. Во двор вошла Люба, которая по дороге к дому отошла с кем-то поздороваться и отстала от нас. Заведующая отругала ее за то, что не убрала труп собаки к нашему приходу. Люба посмеялась и пригласила нас в дом. Я вошел чуть позже остальных: нужно было настроиться. Внутри я пытался идти аккуратно, ничего не задевая и не трогая руками. Я двигался как по минному полю, наступая на свободные от грязных вещей и бытового мусора участки пола. Наконец, ориентируясь на звуки голосов заведующей и Тани, я дошел до спальни и заглянул в комнату. Первым, что я увидел, был алюминиевый таз, наполненный чуть больше чем наполовину мочой с примесью крови. Запах мочи и грязи не давал мне сосредоточиться, голова опять начала кружиться. Переведя взгляд от таза к кровати, я увидел сидящую на ней бабушку, одетую в грязную и мятую ночнушку, из которой наружу вывалилась правая грудь. Ноги женщины были раздвинуты так широко, что я видел ее половые органы. Тане было сорок три года, но выглядела она как семидесятилетняя бабка. Я подошел тихо, так, чтобы она не слышала. Из-за сильных синяков ее глаза не открывались, поэтому видеть она меня не могла. Заведующая представила меня Тане как нового стоматолога деревенской амбулатории и сообщила, что сейчас я осмотрю ее лицо.