Потом Вовке прискучило поражать бабушку, и он захотел пойти гулять.
— Дуся! Ду-у-усь! — закричал он — Я гулять пойду. Идем со мной!
— Мне некогда, — внушительно откликнулась из кухни Дуся, — и так обед невесть когда поспеет…
— Ну, я сам пойду.
— А самому нельзя. Мама что говорила? Автомобили здесь ездят… Мальчики нехорошие обидеть могут…
Поучая Вову, Дуся страшно гремела противнем, на котором она по своей инициативе пекла пирог в честь приезда Аграфены Петровны.
Но Аграфена Петровна была уже в передней и, натягивая на себя черненькое пальтецо фасона, принятого в начале двадцатых годов, говорила:
— Дай уж я с тобой, внучек, погуляю. И так-то мне тебя жалко! У нас вон на деревне мальчишки цельный день гоняют, где хотят, никого не спрашивают. Зимою — по речке на салазках, летом в лес по ягоды ходят, по грибы… И опять круглый год на лошадях, на машинах, на тракторах…
— Одни? — недоверчиво спросил Вовка.
— А кто же с ними пойдет? Кто постарше, все на работе.
— Такие маленькие — и одни?
— И помене твоего одни ходят. Известное дело, деревня. А вот ученье кончишь к лету, просись у родителей ко мне, дескать, к бабушке погостить. Я тебе и грибные все места покажу, и ягодные, и где орешник растет… И и ночное с ребятами поедешь лошадей пасти… А уж как по осени эти комбайны пойдут по полям, — ну, тут вашему брату чистое раздолье и комбайнерам подсоблять, и на токах это мальчишка резвятся, и с красными обозами на элеватор ездят…
Вовка ушел на улицу, слушая бабушку с большим вниманием. Теперь он дышал одним только ртом.
Когда Александр Петрович и Валентина Изановна вернулись домой к обеду часов около шести вечера, они застали Вовку в столовой у дивана. На диване дремала уставшая Аграфена Петровна, а Вовка безжалостно дергал ее за рукав и канючил:
— Бабушка, а бабушка, а как же у вас лисиц ловят?
— Так и ловят, — сонным голосом отвечала Аграфена Петровна.
— А как «так»? Ты говоришь, канканы ставят?
— И капканы…
— А если трактор сломается, его чинят?
— А как же?.. Непременно чинят…
— А как чинят?
Увидев родителей. Вовка оживленно сообщил им:
— Она мне все про колхоз рассказала: и как что сеют, и как пашут тракторами, и как лес сажают, и пруды роют… Я на лето к ней поеду в колхоз, когда нас из школы распустят! Можно?
По Вовкиному лицу было видно, что если ему сейчас ответят «нельзя», то он немедленно заплачет.
После обеда старуха пошла на кухню. Опять помогала Дусе и сидела там до вечера. Дуся громовым голосом рассказывала ей всю свою жизнь.
Александр Петрович работал у себя, а Валентина Ивановна ушла в гости к приятельнице. Вовка делал уроки и каждую минуту прибегал в кухню, чтобы сообщить бабушке какое-нибудь событие из жизни своего класса. Но так как жизнеописание Дуси было неподходящим для его ушей, его все отсылали назад.
Потом к Кате пришел ее друг Сева Никольский. Очень скоро после этого Катя появилась на кухне и сказала смущенно:
— Бабушка, там у меня сидит один товарищ., Он с тобой хочет познакомиться. Пойдешь?
Старуха пошла очень охотно, обдернула юбку и поправила платок на голове. Вошедши в комнату к Кате, она произнесла:
— Ну, здравствуй, здравствуй, голубчик! Дай-ка я на тебя погляжу… Он. да какой ты ладный, красивый из себя, молодой. А внучку-то мою любишь, а? Ну, отвечай старухе.
Молодой человек, который перед родителями все делал вид, что его посещения носят деловой характер — то он будто бы приходил за учебниками, то приносил лыжную мазь особого состава, то заходил справляться относительно совместного посещения музея, — молодой человек вдруг улыбнулся и сказал просто:
— Очень люблю, Аграфена Петровна.
Бабушка поцеловала его и Катю, посидела с ними минут пять, расспрашивая Севу о том, где и как он живет, чем занимаются его родители и прочее. Потом она отправилась к Александру Петровичу. Лицо у нее было значительное и растроганное. Она закрыла за собой дверь и заявила:
— Сейчас смотрела я Катиного жениха. Хорош молодец! Всем взял, и умен, и красавец, и специальность отличную себе выбрал.
Александр Петрович хотел было снисходительно улыбнуться, но, вызвав в памяти внешность Севы, вдруг понял, что молодой человек действительно недурен собой, и неглуп, и вообще… Александр Петрович улыбнулся почти самодовольно. А бабушка продолжала:
— И любит ее. Ничего не скажу: любит! Правда, и она его крепко любит…
— Да ты-то это откуда все знаешь?
— И-и, милый, я такие дела сердцем чую. Про посторонних и то понимаю, а тут родная внучка… Когда свадьбу-то играть думаете?
Александр Петрович крякнул и задумался. В это время вошла Валентина Ивановна и он обратился к жене:
— Вот мать спрашивает, когда мы Катю отдадим замуж. Говорит, что ей нравится этот Сева..
Валентина Ивановна сухо отозвалась:
— Не знаю. По-моему, Катя еще молода.
— Как же молода? — с искренним удивлением спросила старуха. — Я-то уже в ее годы… Да ты сама скольких лет замуж выходила?
Валентина Ивановна стала прикидывать. Вышло, что разница в возрасте была не так уж велика, а главное, Валентина Ивановна вспомнила, что и на ее пути стояли почти эти же самые препятствия: несогласие родителей, мнимое «легкомыслие юности», которое ей приписывали. Вспомнила она и то ощущение несправедливости, которое у нее тогда было из-за этого… И впервые Валентина Ивановна в мыслях благосклонно отнеслась к замужеству своей падчерицы.
Александр Петрович по случаю приезда матери хотел просидеть вечер дома но через час, когда все было обсуждено и повторялись уже высказанные ранее мысли, он надумал уйти. Валентина Ивановна сердито заметила.
— Мне кажется. — Валентина Ивановна пыталась остаться спокойной, но ей это не удалось, — мне кажется, что в день приезда твоей матери… да, твоей, а не моей… ты мог бы и остаться дома!
Но даже сорвавшись в гневный тон ссоры, Валентина Ивановна больше наблюдала за свекровью, чем смотрела на мужа. Она ждала, что старуха если не словом то хоть выражением липа обнаружит свою симпатию к сыну против нее, невестки. Аграфена Петровна, кряхтя, отошла в угол, к своим мешкам, и принялась для чего-то перебирать их содержимое. А когда ссора разрослась и Александр Петрович крикнул жене что-то очень резкое, старуха, не торопясь, вышла на середину комнаты, покачала головой и укоризненно сказала сыну:
— Ой, что это нехорошо как, Сашенька… Вы ведь люди городские, ученые, вам бы помягче надо… Да особенно с женой.
Валентина Ивановна в этот миг тяжело дышала от обиды и придумывала, что бы позлее ответить мужу. Поступок свекрови поразил и даже тронул ее. Она почувствовала, что может прослезиться. Мелькнула мысль: «Как глупо! Еще недоставало реветь, чтобы она подумала о нас черт знает что!..»
Александр Петрович, смущенный, покинул комнату. Произошла пауза.
Аграфена Петровна снова обратилась к своим мешкам. Только когда хлопнула входная дверь — значит, Александр Петрович все-таки ушел, — старуха произнесла:
— И ну его! Ты знаешь их, мужиков: покуда его дома держат, он все на сторону глядит. А отошли ты его завтра куда-нибудь, он как пришитый к юбке твоей будет сидеть…
— Да, но мне скучно без него… тоскливо… — ответила Валентина Ивановна.
— Как не тоскливо! Что ж я, сама не знаю?.. Иной раз цельную ночь не спишь: мужа дожидаешься. Его, может, дела домой не пускают, а может, и загулял где. И так тебе тревожно… Все думается: а ну, как обидит его кто, особенно по пьяному делу?.. А уж кругом все спят, только собаки во дворе брешут. А потом рассвет начинается. То темно было, а тут посерело все а избе, и так-то все некрасиво покажется, грязно, неуютно!.. А утром он и является — здрасьте, пожалуйста, тут как тут, целый и невредимый. И даже не пьяный другой раз. Такая уж наша бабья доля.
Валентина Ивановна промолчала, а потом заметила как бы невзначай: