Расхождение во мнениях между теми, кто принимал решения в верхах, и непосредственными исполнителями, становилось все больше. В июне 1980 года пленум Центрального Комитета КПСС единогласно одобрил решение о вторжении, хотя само это слово, конечно, не упоминалось. Никакое предварительное обсуждение афганской проблемы не проводилось, ни один из участников пленума не задал ни единого вопроса. Даже участившиеся нападения мятежников на советские конвои, следовавшие через Гиндукуш, и гарнизоны в различных городах страны не вызывали особенного беспокойства. Но советские военные и гражданские специалисты в Афганистане смотрели на происходящее вокруг по-другому. В январе представитель КГБ в Кабуле Богданов встретился с маршалом Соколовым, который обрисовал ему общую военную ситуацию. «Вы знаете, чего я боюсь? — спросил Соколов. — Того, что афганская армия скоро растает и мы останемся один на один с повстанцами».
Бывший министр связи Гулябзой тоже был обеспокоен. Еще до советского вторжения он встречался с Бабраком Кармалем, чтобы обсудить создание объединенной партии при поддержке Советов, а когда было сформировано новое правительство, он был назначен министром внутренних дел. Гулябзой оставался начальником полиции в течение большей части 1980-х годов, несмотря на то, что три раза уходил в отставку. Однажды, после одной такой отставки он в течение двух недель томился дома, прежде чем его попросили вернуться на свой пост и помочь восстановить порядок, так как сторонники фракции «Хальк», к которой принадлежал и он сам, из-за непрекращающейся внутрипартийной вражды убили триста конкурентов из фракции «Парчам».
Вскоре Гулябзой признался маршалу Соколову, что как бы сильно он сам ни надеялся на поддержку Советского Союза, в Афганистане все равно никогда не будет мира, пока там остаются советские войска. Правда, даже после удаления всех русских из аппарата министерства внутренних дел, он не мог избежать давления со стороны. Однако он посоветовал, чтобы советские войска поменьше появлялись на улицах Кабула днем и чтобы советские дипломаты и советники также проявляли сдержанность.
Даже если этот совет и был принят во внимание, было уже слишком поздно рассчитывать на общественную поддержку вторжения. Многие сельские районы Афганистана, недовольные реформами старого правительства Амина, теперь были на грани того, чтобы присоединиться к стихийному сопротивлению новому правительству. Мятежники называли себя «моджахедами», то есть «воинами священной войны» или «джихада». Поначалу их вооружение состояло в основном из мушкетов XIX века, британских винтовок Ли Энфилда времен Второй мировой войны и автоматов АК-47, большинство из которых было похищено со складов правительственных войск. Не доверяя советским войскам, командиры которых заявляли, что они здесь только для того, чтобы помочь им, моджахеды воспринимали их как очередных иностранных интервентов и готовились сражаться против них.
Представитель КГБ в Кабуле Леонид Богданов был одним из тех, кто опасался за будущее страны, но не долго. Он покинул Кабул в апреле 1980 года.
Глава 3
Советы окапываются
Советское вторжение в Афганистан стало непосредственной причиной свертывания процесса разрядки в «холодной войне». Вашингтон был возмущен. Дух примирения, который установился после разрешения кубинского ракетного кризиса 1962 года и, как ни странно, привел к положительным результатам в ходе встреч на высшем уровне между Брежневым и президентом США Ричардом Никсоном, сменился новым витком враждебности.
Президент Джимми Картер назвал агрессию Москвы в Афганистане «самой большой угрозой миру после Второй мировой войны». Однако он мало что мог сделать, чтобы подкрепить свои слова, так как его внимание было сосредоточено на иранском кризисе и освобождении американских заложников. В начале ноября 1979 года, за семь недель до советского вторжения, иранские студенты захватили в американском посольстве в Тегеране шестьдесят шесть дипломатов, сделав их заложниками нового радикального исламистского режима аятоллы Хомейни. Эта шокирующая акция была направлена на укрепление «исламской революции» и должна была удержать Вашингтон от вмешательства в дела Ирана. Что же касается Афганистана, то даже если Белый дом и был склонен принять серьезные контрмеры в ответ на действия Советов, память о поражении Америки во Вьетнаме почти исключала такую возможность. Вашингтон развернул яростную пропагандистскую войну, но не желал предпринимать каких-то более серьезных шагов, чем ожесточенные обвинения в адрес Москвы.