Он встал во весь рост, расправив плечи, широко расставив ноги, и добавил:
— Я ведь — разбойник Ромуальд Грабш!
Маленькая женщина застыла от изумления. А потом как засмеется!
— И что тут смешного? — сердито спросил он.
— Гр-р-рапш-ш-ш! — хохотала она, — если я дома расскажу, мне же никто не поверит!
— До сих пор от меня все убегали — конечно, если кому удавалось, — пробурчал Грабш. — Я очень опасный!
— Ну что вы, — сказала маленькая женщина. — Спорим, что вы в жизни никого не убили? Правда или так оно и есть?
— Правда, — согласился он. — Да мне и не нужно было. Они же все убегали. Но при случае я бы мог!
— Для этого у вас слишком доброе сердце, — сказала маленькая женщина.
— У меня? — поразился Грабш.
В эту минуту раздались громовые раскаты. Маленькая женщина вскрикнула, бросилась к Грабшу и прижалась к его бороде.
— Гроза! — жалобно пояснила она.
— И что тут страшного? — недоумевал он, затыкая пистолет за пояс и наклоняясь к маленькой женщине.
— Не притворяйтесь, будто вам никогда не страшно! — рассердилась она. — Каждый человек чего-нибудь боится!
Снова загремел гром, на этот раз ближе и громче. Маленькая женщина задрожала.
— Ну-ну, — успокаивал ее Грабш. Других слов у него не нашлось. Он растерянно топтался на месте. Не мог же он идти домой, пока она висела у него на бороде!
Но как только закапал дождь, ему пришла в голову спасительная мысль: надо взять ее с собой в пещеру! Он опустил мешок, осторожно подхватил одной рукой маленькую женщину, а другой — бидон с черникой и прибавил ходу. Полил проливной дождь, и Грабш накрыл маленькую женщину бородой.
Кролики выскочили из мешка и сиганули под дождем кто куда. Лес сотрясался от бесперебойных раскатов грома. Добравшись до пещеры, Грабш промок до нитки, прямо как его сбежавшие кролики. Вода стекала с его сапог, с волос и лохматых бровей. Но маленькая женщина, укрытая его бородой, ни чуточки не промокла.
Большое спасибо, что спасли мне жизнь!
— Ну вот, — проговорил разбойник Грабш, осторожно опуская на пол маленькую женщину. В лесу прокатился последний гром.
— Спасибо, — сказала она, стараясь пожать его большую руку. — Знаете, меня зовут Олли. Олли Чистик из Чихендорфа.
Он смущенно поглядывал на нее с высоты и тоже пожал ей руку — так, что она вскрикнула от боли и даже присела.
— Что случилось? — испугался он.
— Зачем было так давить? — недовольно спросила она.
— А я давил?
— С таким же успехом я могла прокрутить себе руку в мясорубке! — отозвалась Олли.
Но и тряся отдавленной рукой, она с любопытством осматривалась. Только видно было не много. В пещере было темно.
— Ну и ну, — сказала она. — Куда это вы меня принесли? Прямо мурашки по коже. Тут просто жутко: воняет, как на помойке, и кости кругом валяются. Это медвежья берлога?
— Это, — сказал Грабш, — моя берлога. Тут я живу.
— Разве тут можно жить? — ужаснулась она.
Он нащупал спички и зажег свечу, укрепленную на каменном выступе. Пламя затрепетало, осветив стены и потолок.
— Ой, мамочки, — вздохнула Олли, покачав головой, — какая неуютная пещера! Мрачная, сырая, потолок слишком высоко, а пол весь в колдобинах. Поживешь тут — поневоле станешь разбойником!
Грабш слушал ее молча, безвольно опустив руки. Ей стало его жалко.
— Я не хотела вас обидеть, господин Грабш, — сказала она. — Просто в первый момент я так… так удивилась. Такую… квартиру я еще никогда в жизни не видала. Мне нужно к ней немного привыкнуть.
И она забегала по пещере туда и сюда. Вытерла крошки со стола. Сунула нос в очаг, стукнулась лбом о закопченный котел. Оглядела огромный шкаф. Поправила розовое одеяло на куче сена, вспугнув летучую мышь, которая тут же бесшумно взмыла к потолку.
— Здорово! Если приглядеться, даже отлично, — сказала Олли. — Хоть что-то новенькое! Правда, сначала надо тут навести чистоту, а потом добавить уюта: вынести кости и сено, положить подушки, на стены повесить шкуры, на пол — коврики. Но вы же промокли до нитки, господин Грабш! Хотите заработать воспаление легких?
И не успел он что-либо ответить, как она выхватила у него из рук спички и принялась разводить огонь в очаге.
Вскоре под котлом уже полыхал огонь. Она с трудом подвинула к очагу один из двенадцати неподъемных стульев и сказала: «Садитесь, господин Грабш!»