1981
“Что ты узнал? Что поведал? Вотще…”
1982
“Есть отрада и в негромкой доле…”
1982
“Я принес вам свои раздумия…”
1982
ОСЕНЬ У МОРЯПляж опустел. Волны в солнечных вспышках.Яркий песок. Сонный толстый рыбак.Чайки болтливые в белых манишках.Черное сборище тощих собак.У рыбака слишком женские груди.Где теперь скумбрия, где камбала?Старые люди, одесские людиНа лежаке забивают козла.Как мне близка их безумная участь,И ничего я не знаю свежей,Чем вопросительной речи певучесть,Чем иронический смысл падежей.Юноша, с бедностью южною споря,Наспех из дома ушел своего,И ничего не нашел вместо моря,И не узнал ничего, ничего.Как я пришел? Чьей прошел я тропою?Где разбросал разумения соль?Жизнь моя, что же мне делать с тобою?Что с тобой делать, плебейская боль?Вот я вернулся, так поздно вернулся,Так холодна в эту пору волна,Вышел на берег, едва окунулся,И оглянулся: густа и душнаТуча над морем…
1982
МЕЖДУ МОРЕМ И СТЕПЬЮСтебли скудного поля меж морем и степью;Кукуруза обломана; тучей сплошнойНебо низко склонилось к сухому отрепьюЖестких трав. Наконец-то трамвай — и двойной!Мне в лицо дышат люди, вагон наполняя.Вот он дрогнул и двинулся вместе с грозой.Нет, не ветви касаются стекол трамвая,Это смерть меня пробует доброй косой.
1982
ДВА ВОСЬМИСТИШИЯПока я живу, я боюсь.Боюсь, что убьют иль убьюсь.Попойки столичной боюсьИ койки больничной боюсь.Боюсь наступления дня.Боюсь, что принудят меняПокинуть Советский Союз.Боюсь, что всего я боюсь.Но плоть возвращу я во прах,Умру — и погибнет мой страх.Из чаши забвенья напьюсь, —Пойму: ничего не боюсь.Тревог не наследует смертьИ страха не ведает смерть.О братья — костры, топоры,О Смелость и Смерть — две сестры.
1983
ДЕРЕВЕНЬКАХорошо белеют вдоль дорожкиДонника серебряные брошки,Липу облетают мотыльки,И большое облако в тумане,Как беременная в сарафане,Пухнет в мутном зеркале реки.Деревеньку дьявол, что ль, пометил?Утро здесь не возвещает петел,И средь лип — ни всхлипов и ни снов,Не звенит в коровнике подойник,И молчит, как в саване покойник,Длинный ряд пустых домов.
1983
КАМЕНЬЯ камень запомнил средь горных дорог.Там травы не знают, что где-то их косят.Он был одинок, как языческий бог,Которому жертвы уже не приносят.Он был равнодушен и к бегу машин,И к тихим движеньям стареющих мулов,При свете дневном оставался одинИ ночью, в мерцании звезд и аулов.Но было ведь, было: молил его жрецОт глада и мора избавить селенья,И жертвенник он вспоминал, и овец,И сладостный запах священного тленья.Столетья, как стадо, шли мимо него,Но их замечать не хотел он упрямо.Когда облака обступали его,Он думал, что это развалины храма.
1983
“Я знаю вместилище мрака…”
1983
НАЧАЛО ЛЕТАДочь забудет, изменит жена, друг предаст, —Все проходит, проходит…Но ошибся безжалостный Екклесиаст,Ничего не проходит.Вновь рождается дочь, чтоб забыть об отце,Вновь жена изменяет,Снова друг предает, — и начало в концеНичего не меняет.Но останется в сердце моем и твоемТо, что здесь происходит,Ибо призрачна смерть и мы вечно живем,Ничего не проходит.Потому что осмысленно липа цветет,Звонко думает птица,Это было и будет всегда и уйдет,Чтобы к нам возвратиться.
1983
КОРОТКАЯ ПРОГУЛКАМолодой человек в безрукавке,На которой был выведен, вроде заставки,Леопард с обнажившимся когтем,Почему-то (и остро) задел меня локтем,(Почему-то я знал наперед,Что поступит он именно так),Но и этот умрет.Эфиопская девка — дитя Козлоногой,С желтоглазой собакой (попробуй потрогай)Мне навстречу идет, чтобы взглядом окинуть: “Разиня,Раскумекал ли, что пред тобою богиня —Самодержица-скука?”Кто, однако, из этих двоих — настоящая сука?Впрочем, обе умрут.Вот и я затрудненным, замедленным шагомПриближаюсь к заманчивым благам:К двум деревьям, к скамейке, к пруду.Сообщает листва, что я скоро уйду,А она-то, листва,После смерти воскреснет и будет другим говоритьПриблизительно те же слова.Дождевая появится тучкаИли более замысловатая штучка,Скажем, даже комета,Или тень неопознанного голубого предмета,Или тень — на земле — воробья,Я скажу, понимая, что люди меня не услышат:”Это я, это я”.
01.08.1983
МУЗЫКАВ иной какой-то жизни был духовенИ музыкален, кажется, мой слух,В теперешнем рожденье стал я глух,И глухотой другою, чем Бетховен.Но твердо знаю: музыка — весна.Красноречиво, хоть и бессловесно,Нам говорит о том, что всем известно.И все же в каждом звуке — новизна.Что ей слова, когда есть шелест, шорохИ дальние признания скворца,Когда сирень у самого лицаИ юность яблонь в свадебных уборах,И все земное светом налито,И сколько листьев, столько и мелодий,И что-то просыпается в природе,Я силюсь вспомнить и не помню — что?
14.06.1983
НАДПИСЬ НА ВОСТОЧНОЙ КНИГЕЗачем непрочные страницы множитьИ в упоенье, в темноте надменнойВыделывать сомнительный товар?Приходит Время, как халиф Омар,Чтоб ненароком книги уничтожить,За исключением одной — священной.
19.07.1983
“О, как балдеет чужестранец…”
21.08.1983
ИМЕНАМ НА ПЛИТАХЯ хочу умереть в июле,На заре московского дня.Посреди Рахилей и ШмулейПусть положат в землю меня.Я скажу им тихо: “Смотрите,Вот я жил, и вот я погас.Не на идише, не на ивритеЯ писал, но писал и о вас.И когда возле мамы лягу,Вы сойдите с плит гробовыхИ не рвите мою бумагу, —Есть на ней два-три слова живых”.
30.08.1983,Горбово
ЗЕМЛЯТы Господом мне завещана,Как трон и венец — королю,На русском, родном, — ты женщина,На русском тебя восхвалю.Не знаю, что с нами станется.Но будем всегда вдвоем,Я избран тобой, избранница,Провозглашен королем.Светлеет жилье оседлоеКочевника-короля.Ты — небо мое пресветлое,Возлюбленная Земля.
09.09.1983
ВБЛИЗИ МУЗЕЯ
Если бы выставить в музее плачущего большевика.МаяковскийВсе подписал, во всем сознался.С генштабом Гитлера спознался,Весь променял партийный стажНа шпионаж и саботаж.Листовки, явки, вихрь свободы,Подполье, каторжные годы,Потом гражданскую войну, —Все отдал, чтоб спасти жену:На двадцать лет она моложе,Два сына на нее похожи…И вывел он пером стальнымСвой знаменитый псевдоним,И зарыдал вблизи музея…Ежов, наглея и робея,Смотрел, как плачет большевик,Но к экспонатам он привык.
05.10.1983
ВЕЧЕР В РЕЗИДЕНЦИИ ПОСЛАПосольской елки разноцветный сон.Еще рождественский сияет праздник.Меж двух коринфских вычурных колоннИграет пианист-отказник.Он молод, бородат, щеголеват,И, кажется, от одного лишь взмахаДвух птиц — двух легких рук — звучатКолоколами фуги Баха.Ему внимают дамы и послы,Священник православный из Дамаска.Колонны, кресла сказочно белы,Но мне мерещится другая сказка:На палубе толпится нищета.Что скрыто в будущем туманном?Как жизнь пойдет? Как будет начатаТам заново за океаном?Я слышу бормотанье стариков,Я вижу грязные трущобыИ женщин, но уже без париков,Глядящих издали на небоскребы,На ярко освещенный Яшкин-стрит,На улицы, где маклеруют,А дети — кто зубрит, а кто шустрит,А кто беспечно озорует.Им суждено в Нью-Йорке позабытьПогромы в Ковно, в Каменец-Подольске,С акцентом по-английски говорить,Как некогда по-русски и по-польски.Один стоит поодаль. Он затих.С улыбкою на личике нечистомОн слышит ангелов средь свалок городских,Он станет знаменитым пианистом.
11.01.1984
УТРО ПО ДОРОГЕ В ЛЕСЗабудем о заботах книжных,О запылившихся трудах:Теперь дорожеНам снизки ласточек недвижныхНа телеграфных проводахИ день погожий.Под кровлей раннего туманаМне показалось: лес далек,Но он был ближе,Чем мысль, пришедшая нежданно,Чем этот легкий мотылек,Плясун бесстыжий.О чем же мысль пришла? О раннемСиянии дерев и трав;О бесполезномРаздумье, слитом с умираньем;О том, что, мир в себя приняв,Мы в нем исчезнем.
17.11.1984
КРУГОЗОРЗеленое, мокрое поле овсаС улыбкой — иль это смеется роса? —Взирает на утренние небеса.За полем, одетые в белый наряд,Березы свершают старинный обряд:Молитву они бессловесно творят.А дальше, за рощей, впадает рекаВ другую реку, наклонившись слегка,И старшей подруги вода ей сладка.А дальше, где в гору идет колея,Глушилок-страшилищ торчат острия,А дальше, а дальше — Россия моя.Россия мздоимцев, Россия хапуг,Святых упований и варварских вьюг.И мерзко хмельных и угодливых слуг.И пусть по России прошелся терпуг,Россия — росою обласканный лугИ памятный первый погромный испуг.