23.07.1984
ЯНВАРЬ, НОЧЬТяжелые белые шубы медвежьиНа елях развесил Январь,И звездочка в небе, в бездонном безбрежье,Горит, как на барже фонарь.Я чужд этой ночи, и логову елей,И тропке, ползущей в снегу,И лишь фонарю, что горит еле-еле,Открыть свою тайну могу.Не знает зима, как ей быть с постороннимСо мной, с огоньком надо мной.Мы вместе угаснем, мы вместе утонемВ безбрежной пучине ночной.
1984
МАЛИНОВКАНад грубым гуденьем вагоновСияющий храм вознесен,Но вместо малиновых звонов —Малиновки сдавленный звон.О чем же грустишь ты, зорянка?О том, что покорствуем зря?О том, что пустая приманка —Лесное тепло сентября?О том, что хочу не другую,А эту дорогу топтать,И вместе с тобою тоскуюО дерзости громко роптать.
1984
ЗИМНИЙ ЗАКАТВот я вижу тебя сквозь очередь,Где в былое пятятся годы,Соименница дерзкой дочериСандомирского воеводы.Как привыкла ты, пообедалиВ метростроевской мы обжорке,На закате зимнем проведалиТе, что помнила ты, задворки.Вот любуемся мы домишкамиИ церквами Замоскворечья,На тебе, как на князе Мышкине,Тонкий плащ топорщил оплечья.О декабрьской забыв суровости,Мне своим говорком московскимСообщала старые новостиО Бальмонте, о Мережковском.Притворились, что не заметили,Как над нами кружится стужа.Где присяжные? Где свидетели?Где Париж? Где погибель мужа?А порой от намека слабогоПоднималась надменно бровка…Далека, далека ЕлабугаИ татарская та веревка.
1984
В ЦАРСТВЕ ФЛОРЫВ стране деревьев и цветов лесныхЯ думаю о существах иных.Я думаю о близких существах,Осмысленных в цветах и деревах.Мне кажется, что легкая сосна —Та девочка, чья южная веснаПролепетала в отроческий часМне первый и пленительный отказ.Мне кажется: акация, как мать,Откинула серебряную прядь,И говорят мне белые цветы:”Все правильно, мой мальчик, сделал ты”.Я вижу старый искривленный дуб.Рисунок узнаю отцовских губ.Еще мгновенье — он уйдет во тьму,Сейчас не хватит воздуха ему.А кто стоит среди кустов и трав,А сам, как лес, как целый лес, кудряв?И ствол его, до самой купиныОбугленный дыханием войны,Навеки, прочно в эту землю врос,Ничто ему ни вьюга, ни мороз,Всегда во мне, поныне с давних пор,Исследующий, требующий взор.Одетое душистою листвой,Мне деревце кивает головой,И я на голос двигаюсь ольхи,Читающей безумные стихи,И жаром араратского огняДва разных глаза веют на меня.
1984
В КАЛМЫЦКОЙ СТЕПИ
1. ДНЕМВ долине плоской, как доска,Чернеют овцы и собаки —Начертанные кем-то знакиНеведомого языка.Песок и солнце жгут их колко,А я пытаюсь их прочесть,Забыв про шифер и про жестьСтепного пыльного поселка.Вдруг клинописному письмуИ я сумею научиться,Но смысл, который в нем таится,Я не открою никому.
2. НОЧЬЮО степь калмыцкая с двоякойСубстанцией ночной,Когда братаются два мрака:Воздушный и степной.Здесь образ неба так нагляден,Как будто степь видна,В нем столько же бугров и впадин,Как у степного дна.Здесь понял я, что мир загробныйЗемным стезям сродни,Здесь звездам — редкие — подобныСтепных жилищ огни.Здесь видел я, как вспыхнул разумНебесной чистотыВ том желтоскулом, узкоглазом,Который гнал гурты.
1984
ПТИЦАПосвист осенний во мгле — Кудеяр-атаманКличет своих сотоварищей хищных, когтистых,Движется лес, приближается к дому туман,Пряча в себе очертанья деревьев безлистых.Птица в окно ударяет, стучится в стекло,Форточку я отворяю, и птица влетает,Ей хорошо на ладонях моих, ей тепло,Умные черные глазки от счастья блистают.Ей хорошо в домовитом, нагретом углу,Крыльям бессильным нужна этих бревен ограда.Страшно вернуться назад, в ястребиную мглу,Воля страшна, потому что ей воли не надо.
1984
ОТРАЖЕНИЕВовек не ведавшая груза,Чуть холодна, но не строга,Как властно и спокойно РузаРазъединяет берега.Стоят колодезные срубы,С ней не забывшие родства,Над ней — столетних фабрик трубы,Тысячелетние слова.Ее обманчивая милостьЕсть в ощущении моем,Что ничего не изменилосьВ краю негромком и родном,Что я, сегодня отраженный,В ней вижу гордое вчера,Что я стою над ней, рожденныйДля битвы, жертвы и добра.
1984
“Присягаю песенке пастушьей…”
1984
ОСВЕЩЕННЫЕ ОКНАПоздней ночью проснусь — ужаснусь:Тьму в окне быстрый ветер косматит,Все, чего я душой ни коснусь,Однотонно меня виноватит.То ли речи дождя мне слышныВ шуме желтых осенних лохмотьев?Два окна, как две жгучих вины,Зажигаются в доме напротив.Выше — юности глупой вина,Ниже — та, что пришла с лихолетьем,И горят в черноте два окнаНа шестом этаже и на третьем.
1984
ПРАВДАРядится правда, нам сверкаяТо остромысленным пером,То побасёнкой попугая,То старой притчи серебром.То выкажет свою натуруИз-под дурацких колпаков,А то по молодости, сдуру,Сболтнет нам сорок сороков.Но лучше всякого глаголаХитроискусной суетыУсталый облик правды голой,Не сознающей наготы.
1984
“Ужели красок нужен табор…”
1984
ПАМЯТНИК СТАРИНЫНадвратная церковь грязна, хоть бела,На стенах собора — приметы ремонта,А вспомни, как травка здесь кротко цвела,Звенели в три яруса колоколаИ день откликался на зов Ферапонта.А вспомни, как двигались на монастырьСвирепость ордынца и жадность литвина,Но слушала вся подмосковная ширь,Как пастырь настраивал чутко псалтырь,И ей подпевали река и долина.Все вынесли стены — и язву, и мор,И ор петушиный двенадцати ратей,Но свой оказался острее топор, —Стал пуст монастырь и замолкнул собор,Не шепчет молитв и не хочет проклятий.Зачем ремонтируют? Будет музей?Займут помещенье под фабрику кукол?Сюда не идет на поклон мукосей,И свой оказался чужого грозней, —Хмель вытравил душу иль дьявол попутал?Когда поднимается утром туманИль красит закат полосу горизонта,Ревет над рекой репродуктор-горланИ отклика нет у заречных крестьянНа зов Ферапонта, на зов Ферапонта.
1984
ВОЗЛЕ МИНСКА
И. И. Ром-ЛебедевуВозле Минска, в свете полнолунья,На краю лесного полустанка,Поводила бедрами плясунья,Пестрая красавица цыганка.Танцевала в длинной красной юбке,Хрипло пела в длинной желтой шали,И за неименьем душегубки,Немцы не душили — убивали.Там стрельба поляну сотрясала,Ржали кони, и кричали люди,А цыганка пела и плясала,И под шалью вздрагивали груди.Громкий ужас древнего кочевья,Молодые, старики и детиПадали на землю, как деревья,А над ними — песнь седых столетий.Темная земля в крови намокла,Нелюдь слушала, стреляла, злилась,Наконец и девушка замолклаИ на лошадь мертвую свалилась.Сохранили и дубы, и вязыОборвавшуюся песнь цыганки,И от них услышал я рассказыПро погибель кочевой стоянки.
1984
ЛЕСНОЙ УГОЛОКЗдесь холмик перерезанПодрубленным стволом.Ручей пропах железом,Как человек — теплом.Как полотенце, мокнетШоссе, прибита пыль,Вот-вот в ветвях зацокнетСоловушка-бобыль.Не каждому приятенСей беспредельный лес,Да и не всем понятенЕго удельный вес.Здесь и трава, и всхолмье,И дикий блеск воды, —Не темное бездомье,А свет всея звезды.А если глубже вникнуть,То в прели и в грязиЗдесь может свет возникнутьВсея моей Руси.
1984
“Коровье дремлет стадо…”
1984
ДВУЕДИНСТВОЕсть двуединство: народ и религия,И потому что они сочетались,Правды взыскуя, отвергну вериги яИ не надену ни рясу, ни талес.Нам в иероглифах внятна глаголица.Каждый зачат в целомудренном лоне.Каждый пусть Богу по-своему молится:Так Он во гневе судил в Вавилоне.В Польше по-польски цветет католичество,В Индии боги и ныне живые.Русь воссияла, низвергнув язычество,Ждет еще с верой слиянья Россия.Кто мы? Жнецы перед новыми жатвами,Путники в самом начале дороги.Будем в мечети молчать с бодисатвамиИ о Христе вспоминать в синагоге.
1984
“Есть ли жизнь в гончарной мастерской…”