1943
ВОЛЯКони, золотисто-рыжие, одномастные кони,Никогда я не думал, что столько на свете коней!Племя мирных коров, кочевая бычья державаШириною в сутки езды, длиною в сутки езды.Овцы, курдючные, жирные овцы, овцы-цигейки,Множество с глазами разумного горя глупых овец.Впрямь они глупые! Услышат в нашей бричке шуршанье,Думают — это ведро, думают — это вода,Окровавленными мордочками тычутся в бричку.Ярость робких животных — это ужасней всего.Пятый день мы бежим от врага безводною степьюМимо жалобных ржаний умирающих жеребят,Мимо еще неумелых блеяний ягнят-сироток,Мимо давно недоенных, мимо безумных коров.Иногда с арбы сердобольная спрыгнет казачка,Воспаленное вымя тронет шершавой рукой,И молоко прольется на соленую серую глину,Долго не впитываясь…Пересохли губы мои, немытое тело ноет.Правда, враг позади. Но, может быть, враг впереди?Я потерял свою часть. Но что за беда? Я счастливЭтим единственным счастьем, возможным на нашей земле —Волей, ленивой волей, разумением равнодушнымИ беспредельным отчаяньем…Никогда я не знал, что может, как море, шуметь ковыль,Никогда я не знал, что на небе, как на буддийской иконе,Солнечный круги лунный круг одновременно горят.Никогда я не знал, что прекрасно быть себялюбцем:Брата, сестру, и жену, и детей, и мать позабыть.Никогда я не знал, что прекрасно могущество степи:Только одна белена, только одна лебеда,Ни языка, ни отечества…Может быть, в хутор Крапивин приеду я к вечеру.Хорошо, если немцев там нет. А будут — черт с ними!Там проживает моя знакомая, Таля-казачка.Воду согреет. Вздыхая, мужнино выдаст белье.Утром проснется раньше меня. Вздыхая, посмотритИ, наглядевшись, пойдет к деревянному круглому дому.Алые губы, вздрагивающие алые губы,Алые губы, не раз мои целовавшие руки,Алые губы, благодарно шептавшие мне: “Желанный”,Будут иное шептать станичному атамануИ назовут мое жидовское отчество…А! Не все ли равно мне — днем раньше погибнуть, днем позже.Даже порой мне кажется: жизнь я прожил давно,А теперь только воля осталась, ленивая воля.
1943
РУИНЫКак тайны бытия счастливая разгадка,Руины города печальные стоят.Ковыльные листы в парадных шелестят,Оттуда холодом и трупом пахнет сладко.Над изваянием святого беспорядкаЗастыл неведомым сиянием закат.Но вот из-за угла, где рос когда-то сад,Выходит человек. В руках его тетрадка.Не видно жизни здесь. Как вечность, длится миг.Куда же он спешит? Откуда он явился?Не так ли, думаю, наш праотец возник?Не ходом естества, не чарой волшебства, —Внезапно вспыхнувшим понятьем БожестваОт плоти хаоса без боли отделился.
1943
ЧЕРНЫЙ РЫНОКВойдем в поселокЧерный рынок.Угрюм и колокБлеск песчинок.Лег синий пологНа суглинок.Войдем в поселокТот рыбачий,И сух, и дологДень горячий.Слова — как щелок,Не иначе!Бегут в ухабыЖерди, клети.Разбиты, слабы,Сохнут сети.Худые бабы.Злые дети.Не вынес КаспийЭтой доли.Отпрянул КаспийК дикой воле.Вдыхает КаспийЗапах соли.Воскликнем, вторяПьяным трелям:— О холод моряПо неделям,О битва горяС горьким хмелем!О патефоныБез пластинок,О день твой сонныйБез новинок,ИзнеможденныйЧерный Рынок!Пришел сюда яПоневоле,Еще не знаяКрупной солиСухого края,Чуждой боли.Не вынес КаспийЭтой доли.Седеет КаспийВ диком поле.Вдыхает КаспийЗапах воли.
1944
ШТАБНАЯ СИМФОНИЯЛесных цветов счастливыйУтренний плач.Уют неприхотливыйБрошенных дач.Все прелести штабной картины,Столы, столы…Гул повторяют орудийныйДеревьев грубые стволы.Владельцы этих зданийГде-то в бегах,В Сибири, в Туркестане,В камских снегах.Они здесь жили, как пришельцы,Ушли в тылы,А настоящие владельцы —Деревьев грубые стволы.Хотя б от них осталсяЗапах иль цвет!Хотя бы вздох раздалсяЧей-нибудь вслед!Ушли, как ночь уходит в воду,Как тени мглы,И равнодушны к их уходуДеревьев грубые стволы.Здесь верить не умели,Веря, страдать,Смеяться в дни веселий,В скорби рыдать,Здесь ели много, пили много,Боясь хулы.Но кто ж хранил дыханье Бога?Деревьев грубые стволы!Отдел оперативныйХодит волчком.— Что делаешь, противный,Люди кругом! —Целует Верочка майораГасан-оглы.Их тайну выболтают скороДеревьев грубые стволы.И пусть мы негодуем,Шутим, ворчим,Но этим поцелуем,Наглым, смешным,Облагорожен гул горячийИ дух золы,И эти брошенные дачи,И эти грубые стволы.
1944
ГОРОДОКМолодой городок.Лебеда и песокИ уродливые дома.Ни прохлады, ни цвета.Суховейное лето.Отвратительная зима.Я тебя навещал,Приезжать обещал,Признаюсь, не очень любя.Отчего же, угрюмый,Ты вошел в мои думыИ забыть мне трудно тебя?А какой в тебе прок —Самому невдомек!Не забыл тебя ради той —Смуглолицей, учтивой,Узкоглазой, красивой?Пропади она с красотой!Ради милых друзей?Ради песни моей?Чепуха, суета, обман!Я друзей не взлелеял,Ветер песню развеял,Словно легкий, слабый дурман.Ради трудных годов?Ради чистых трудов?Я не их на помощь зову.Тут причина другая,И, ее постигая,Вижу: август зажег траву.И один пешеходПеред взором встает.Он идет, не зная куда.Невысокий, несмелый,На траве обгорелойОзирается иногда.Справа — светлый простор.Слева — серый бугор.На бугре ликует базар.Женский смех, разговорыИ веселые шпорыКривоногих, шумных мадьяр.Ослабел он в пути,А не смеет войтиВ городок, где шпоры звенят,Где его не забыли…Побелевший от пыли,Он пойдет назад, наугад.Край родной, край роднойВ этой шири степнойСохрани его, защити!Чтоб чужого не встретил,Чтоб и сам не заметил,Как сумел он к своим дойти!Как с надеждой к своимОн пришел невредим,Как в душе сберег навсегдаГородок нелюбимый,Где суровые зимы,Суховей, песок, лебеда.
1944
СОЛОВЬИПоговорим о бродягахС горькой мечтой о корчме.Птицы в мужицких сермягахСвищут в зеленой тюрьме.До смерти им надоелиБаловни глупой судьбы —Эти сановные ели,Эти тупые дубы.Осточертела до болиЛистьев могучая цепь.Хочется в чистое поле,Хочется в нищую степь.Хочется жизни — голодной,Но хоть на несколько дней,Хоть на минуту — свободной,Хоть на мгновенье — своей.В диком, огнистом туманеПесню беспечную спетьИ в разноцветном жупанеВ марево смерти влететь.
1944
КВАРТИРАВсего в квартире пять окон,Одно выходит на балкон.Юнец-ремесленник, грустя,Терзает балалайку.— Я не хочу, — кричит дитя,Колючую фуфайку! —Прими их, муза моя, прими,Будь за хозяйку.Всего в квартире пять окон,Одно выходит на балкон.Сосед за стенкой зол, как черт,В тоске постель измята:Живым вернулся РаппопортИ все раппопортята!Прими его, муза, прими,Как брата.Всего в квартире пять окон,Одно выходит на балкон.У Раппопортов прежний гамИ ругань в прежнем стиле,И прежним молятся богамЛукавство и бессилье.Прими их, муза моя, прими,Они ведь просили.Всего в квартире пять окон,Одно выходит на балкон.В четвертом — смех и патефон.Чьи тайны там таятся?Оно выходит на балконИ все его боятся.Прими его, муза моя, прими,Не надо бояться.В последней комнате темно,Там негде повернуться,Там смотрит женщина в окноИ хочет улыбнуться.Не мучайся, муза, не мучай других,Попробуй улыбнуться.
1944
СЧАСТЛИВЕЦЯ мог бы валяться в ложбине степной,Завеянный прахом, засыпанный солью,Мертвец, озаренный последнею болью,Последней улыбкой, последней мечтой.Но вот — я живу. Я снова с тобой,Я один из немногих счастливцев.Я мог бы сгореть за кирпичной стенойВ каком-нибудь миром забытой ТреблинкеИ сделаться туком в бесплодном суглинке,Иль смазочным маслом, иль просто золой.Но вот — я живу. Я снова с тобой,Я один из немногих счастливцев.Я мог бы вернуться в свой город родной,Где пахнут акации туго и пряно,Где все незнакомо, и горько, и странно.Я мог бы… Но я не вернулся домой.Я только живу. Я снова с тобой,Я один из немногих счастливцев.
1945
РОСА
С.ГроссмануНе тревожьтесь: вы только березы.Что же льете вы терпкие слезы?Ты, сосна, так и будешь сосною.Что ж ты плачешь слезой смоляною?Травы милые, лес подмосковный,Неужели вы тоже виновны?Только дачники, сладко балдея,К счастью слабой душой тяготея,Не хотят огорчиться слезоюИ зовут эти слезы — росою.И проходят, веселые, мимо,Забывая, что эти росинки —Горлом хлынувший плач Освенцима,Бесприютные слезы Треблинки.
1945
МОРЮТени заката сгустились в потемки.Город родной превратился в обломки.Все изменилось на нашей земле,Резче морщины на Божьем челе,Все изменилось на нашей планете,Умерли сверстники, выросли дети,Все изменилось и прахом пошло,А не пошло, так быльем поросло!Все изменило мечте и надежде,Мы, только мы, все такие ж, как прежде:Так же брожу у твоих берегов,Так же моих ты не слышишь шагов.
1946
ДОГОВОРЕсли в воздухе пахло землеюИли рвался снаряд в вышине,Договор между Богом и мноюОткрывался мне в дымном огне.И я шел нескончаемым адом,Телом раб, но душой господин,И хотя были тысячи рядом,Я всегда оставался один.
1946
У РУЧЬЯОт платформы, от шума, от грубых гудков паровоза В получасе ходьбы,В тайнике у ручья уцелела случайно береза От всеобщей судьбы.Оттого ли, что корни пустила в неведомый глазу Небольшой островок,Но дыхание горя еще не ложилось ни разу На блестящий листок.Каждый лист ее счастлив, зеленый, веселый, певучий, Кое-где золотой,Только ветви ее, только белые ветви плакучи И шумят над водой.От нее, от блаженной, на вас не повеет участьем, Ей недуг незнаком,Только вся она светится полным, осмысленным счастьем, Не отравленным злом.Я, узнав, полюбил простодушное это величье, Самобытный покой,Этот сказочный свет и младенческое безразличье К скучной скорби людской,Этот взлет к небесам, этот рост белоствольный, могучий, Чистоту, забытье…Полюбил, а понять не сумел: отчего же плакучи Ветви, ветви ее?