Едва мы с Бундини вышли со стратегических переговоров в ванной, как внезапно раздался стук в дверь. Бундини махнул всем замолчать, а Конрад нервно сполз по стене под большое окно, выходившее на заснеженную пустошь Центрального парка. Вероника, полностью одетая, сидела на двуспальной кровати рядом с Али, который растянулся на ней, до пояса прикрывшись покрывалом, совершенно голый, если не считать… Ну, давайте вернемся к тому, что увидел с порога Пэт Пэттерсон, когда Бундини открыл дверь.
Первым, кого он увидел, когда дверь открылась, был белый незнакомец с банкой пива в одной руке и дымящейся сигаретой в другой, который сидел по-турецки на бюро лицом к кровати Чемпа, – дурной знак, и с ним нужно разобраться немедля. От следующего, что увидел Пэттерсон, лицо телохранителя застыло восковой маской паралитика, а самого его отбросило назад в дверной проем, точно в него ударила молния.
Взгляд профессионального телохранителя задержался на мне ровно настолько, чтобы убедиться, что я пассивен и обе руки у меня заняты на те несколько секунд, которые ему потребуются, чтобы обшарить всю комнату и понять, что не так с его подопечным стоимостью пять миллионов долларов. И по тому, как Пэттерсон ворвался в комнату, и по выражению его лица я понял, что нахожусь на перепутье: стоит мне моргнуть, и моя жизнь изменится навсегда. А еще я знал, что грядет, и, помню, на долю секунды испытал неподдельный страх, когда взгляд Пэта Пэттерсона прошелся по мне и сместился к кровати, где сидела Вероника и лежало рядом с ней под покрывалом неподвижное тело.
Остановившееся мгновение напугало нас всех, в комнате воцарилась мертвая, наэлектризованная тишина, а после кровать буквально взорвалась, когда во все стороны полетели простыни и огромное тело с волосатой красной головой самого Дьявола взвилось, как адский чертик из табакерки, и издало дикий вопль. Вопль встряхнул нас и поверг в очевидный шок Пэта Пэттерсона, который отпрыгнул назад и выбросил вперед оба локтя, как Карим, подбирающий мяч под щитом.
Rolling Stone, № 264, 4 мая, 1978
ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ВЕГАСЕ: СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В ДАЛЬНЕЙ КОМНАТЕ
ЧАСТЬ II
Неистовый бред охотника за автографами… Угроза публичного помешательства… Пресс-конференция в женских трусах
Я переждал, пока не убедился, что Мухаммед Али и его свита сошли с самолета и входят в здание аэропорта, и лишь потом встал и, пройдя по проходу, уставился на стюардессу слепым взглядом из-за зеркальных очков, таких черных, что я сам едва видел, куда иду, – но не настолько, чтобы не заметить легкую насмешку в ее улыбке, когда я шагнул на трап.
– До свиданья, сэр, – чирикнула она. – Надеюсь, получится интересный материал.
«Ах ты, сучка. Надеюсь, твой самолет упадет в стране каннибалов…» Но эту мысль я оставил при себе, только горько рассмеялся и потопал по пустому туннелю к череде таксофонов главного вестибюля. Дело было в нью-йоркском аэропорту Ла-Гвардия, в половине девятого теплого вечера первой недели марта, и я только что прилетел из Чикаго – предположительно, «с группой Мухаммеда Али». Но вышло не совсем так, и я был опасно близок к утрате самообладания, пока я слушал длинные гудки в трубке: в вестсайдской квартире Хода Конрада никто не подходил к телефону… «Свинья! Сволочь лживая!»
К десятому гудку я понял, что сейчас начну дубасить все вокруг, если не повешу трубку до того, как завоет одиннадцатый… Но тут в трубке раздался голос, почти столь же издерганный, как мои нервы.
– Да-да, что такое? – буркнул Конрад. – Я чертовски спешу. Господи! Я как раз в лифт входил! Пришлось бегом возвращаться и брать трубку…
– ГАД ПАРШИВЫЙ! – заорал я, обрывая его сиплое бормотание и ударяя ладонью по жестяной стойке, – женщина в кабинке рядом со мной дернулась, словно по ноге у нее взбежала крыса.
– Это я, Гарольд! Я в Ла-Гвардия, и материал моей жизни летит к чертям, и как только разыщу весь свой багаж, поймаю тачку, найду тебя и перережу тебе долбаную глотку!
– Минутку! Что, черт побери, стряслось? Где Али? Не с тобой?
– Шутишь? – рявкнул я. – Да когда я представился ему в Чикаго, этот психованный гад даже не знал, кто я такой… Я выставил себя ПОЛНЫМ ИДИОТОМ, ГАРОЛЬД! Он посмотрел на меня так, словно я охотник за автографами!
– Да брось! – оборонялся Конрад. – Я все ему про тебя рассказал, мол, ты мой хороший друг и летишь одним с ним рейсом в Чикаго. Он тебя ждал.
– Хрень собачья! – завопил я. – Еще ты мне сказал, что он летит один. Поэтому я не спал всю ночь, задницу себе порвал, стараясь получить билет первого класса на рейс «Континентал», на который он сядет в О’Хара, потом я договорился с борт-экипажем между Денвером и Чикаго, позаботился, чтобы они забронировали два первых места и мы сели рядом… Черт, Гарольд! – зашептал я, внезапно на меня навалилась огромная усталость. – Какой дурацкий пунктик заставил тебя так со мной поступить?
– Где, черт побери, Али? – пропустив мимо ушей мой вопрос, завопил Конрад. – Я послал за вами машину! За вами обоими!
– Ты имел в виду нас всех, – сказал я. – С ним была его жена, а еще Пэт Пэттерсон и, может, еще несколько человек. Не знаю сколько, да и какая разница. Для меня незнакомые все на одно лицо. И представь себе: какой-то псих старается вклиниться в свиту, бормочет, мол, сядет на место Вероники…
– Невозможно, – отрезал Конрад. – Он знал…
– Так, значит, забыл/- закричал я, чувствуя, что меня снова зашкаливает. – Мы говорим про черепно-мозговую травму, Гарольд? Ты хочешь сказать, ему память отшибли?
Он помолчал ровно столько, чтобы я впервые за этот день улыбнулся.
– Очень неприятный материал может получиться, Гарольд, – сказал я. – Али так отделали, что вместо мозгов у него яичница? Может, надо, чтобы у него лицензию отозвали, а? «Пора кончать с трепом про возвращение, Тупица. У тебя мозги набекрень, тебе в дурдом дорога. Кстати, какие у тебя шансы устроиться на работу?»
– Ну и сволочь же ты, – пробормотал Конрад. – Ладно. К черту всю ерунду. Лови тачку, встретимся в «Плазе». Мне надо было там быть полчаса назад.
– Я думал, ты заказал «Парк-лейн».
– Не волнуйся, дуй туда, – квакнул он. – Встречу тебя в «Плазе». Не тяни время.
– Что? – вновь завопил я. – Чего мне не делать? У меня крайний срок пятница, Гарольд, а сегодня воскресенье! Ты звонишь мне посреди ночи в Колорадо, мол, надо садиться на первый же рейс в Чикаго, потому что Мухаммед Али ни с того ни с сего решил, что он хочет со мной поговорить, – после того тупого дерьма в Вегасе. Я иду на сумасшедший риск, кидаю манатки в парашютную сумку и лечу за две тысячи миль, хотя у меня проходит срок сдачи, встречаться в Чикаго с мужиком, который, когда я наконец его разыскиваю, обращается со мной, как с алкашом… А теперь ты, гад, мне говоришь про «не тяни время»?
Теперь я уже орал во все горло, привлекая взгляды со всех сторон, поэтому постарался успокоиться: не хватало еще, чтобы меня забрали за публичное помешательство в аэропорту. Я ведь в Нью-Йорке, мне негде работать, и до немыслимого срока сдачи материала осталось пять дней, а теперь Конрад говорит, что мой давно просроченный разговор с Али опять «обламывается».
– Просто поймай такси и приезжай в «Плазу», – говорил тем временем он. – Не волнуйся, я все улажу…
– Ну… Я уже в Нью-Йорке и тебя-то, Гарольд, непременно хочу повидать. Ладно, приеду. Но… – Я замолчал, завороженный сценой, которая вдруг очень живо развернулась перед моим внутренним взором, пока я стоял в телефонной будке в зале прилета. – Но давай-ка расскажу тебе, что сделаю завтра, если ты все не уладишь.
– Только не сейчас. Мне надо бежать…
– Да слушай ты! – гаркнул я. – Хочу, чтобы ты, Гарольд, кое-что уяснил, потому что это очень серьезно может сказаться на твоем имидже.
Тишина.
– Вот что я планирую сделать, когда проснусь завтра в «Плазе» ровно в одиннадцать утра, – спокойно сказал я. – Выпью пару-тройку «кровавых мэри», потом пойду в магазинчик при отеле, куплю какие-нибудь дамские трусики, черный парик и солнечные очки, как у тебя, Гарольд. Затем поднимусь к себе, позвоню в Daily News и скажу, пусть ровно в полдень пришлют фотографа к фонтану «Плаза» на пресс-конференцию с Али и Бобом Арумом. Ах да, меня зовут Хол Конрад, всем известный промоутер и администратор Мухаммеда Али. А дальше, ровно в полдень, я выйду из номера в «Плаза» в одних лишь прозрачных трусах, парике и черных очках, спущусь на лифте вниз, очень спокойно выйду на улицу и залезу в фонтан «Плаза», размахивая бутылкой «Фернет Бранка» в одной руке и косяком в другой… И я стану ОРАТЬ, Гарольд, орать на всех, кто станет у меня на пути или даже остановится поглазеть.