К этому времени закончил в Киеве специальную подготовительную школу Военно-Воздушных Сил, с 15 лет уже носил военную форму, не попал в военное училище по состоянию здоровья.
– Ну, а все же, куда пойдешь? – спросил Изместьев, – на завод, или куда учиться?
– Планирую юридический факультет Киевского университета, если получу отказ у вас, – ответил я.
– Ну и хорошо, иди учиться на юрфак, а придет время, мы о себе напомним, мы тебя, я думаю, не забудем, – закончил Изместьев.
Экзамены в конце августа я сдал успешно, и стал студентом.
Годы учебы в университете пролетели быстро. Время было послевоенное, бурное. И уже с первого курса – в комсомольской работе. Все мелькало как в калейдоскопе: председатель спортбюро, член комсомольского бюро, сектор военно-спортивной работы, один из основателей спортивного движения среди студентов Украины по парашютному и планерному спорту. Первым среди студентов Киева окончил Киевский аэроклуб и на аэродроме «Чайка» совершил свои первые пять прыжков. Сотни студентов университета обучались в этом аэроклубе, были среди них и чемпионы республики, несколько мастеров спорта. Осушение Ирпенской поймы, посадка тысяч деревьев на песчаных отмелях и плесах Дарницы, зеленеющих сегодня густым ивовым лесом… В общем жизнь била ключом…
Замечательные ребята, настоящие молодежные вожаки окружали меня: Жора Тихолаз, Володя Черевченко, Игорь Бем, Володя Легкодух, Жора Карась, Юра Котов, Володя Кальченко и многие другие, так искренне веровавшие в нашу конечную цель – победу коммунизма не только в отдельно взятой стране, но и во всем мире.
Плохо было с одеждой, питанием. Мне так и не удалось получить диплом пилота-спортсмена, для этого надо было после теоретического курса провести два летних месяца на аэроклубовском аэродроме Чайка, не удалось до того поехать и на Кавказ на спортивную студенческую базу под Эльбрусом, чтобы стать альпинистом. После первого курса я увлекся альпинизмом, прошел недельный курс подготовки в альпинистском лагере в знаменитых карьерах на реке Тетерев у Житомира под руководством самого Михаила Тимофеевича Погребецкого1 – «Михтея», как его звали альпинисты, – учителя всемирно известного Евгения Абалакова2.
## 1 - Погребецкий М. Т. – первый заслуженный мастер спорта по альпинизму в СССР, в те годы жил в Киеве.
## 2 Евгений Абалаков – заслуженный мастер спорта СССР по альпинизму, известный покоритель мировых вершин.
– Я из тебя, Георгий, второго Абалакова сделаю, – как-то сказал Михтей, приметив, как дюльфером1 я спускался по тридцатиметровой отвесной стене карьера. – Ты и внешне напоминаешь мне его, он был такой же рыжий, крепкий и цепкий, – говорил «Михтей».
## 1 - Дюльфер – способ спуска по крутому или отвесному склону (или стене) с помощью веревочного троса, пропустив один из концов между ног.
Не удалось мне ни первое, ни второе – не было денег на поездку на Кавказ, даже на самый дешевый билет (все остальное шло за счет государства), а два летних месяца каникул надо было использовать для заработка на свое содержание – родители могли только прокормить худо-бедно, но не одевать – в семье трое детей и один работающий отец, первые послевоенные годы… Мать так и сказала: «Сытым в семье будешь, а на одежду у нас денег нет».
Стипендии не хватало, вот и пришлось мне пожертвовать и любимым авиаспортом, и альпинизмом – работал в летний период в пионерских лагерях то физруком, то вожатым, а однажды даже и завхозом, зарабатывал себе на приличную одежонку.
На четвертом курсе я проходил практику в городской прокуратуре в отделе по борьбе с несовершеннолетними преступниками. Прокурором этого отдела была известная в Киеве Клавдия Васильевна Кодубенко. Приятная такая тетка, рано поседевшая светлая шатенка, лет на 15–20 старше меня, фронтовичка, имевшая за войну два ордена, по внешнему облику отвечающая всем требованиям прокурорского набора – подтянутая, строгая, худощавая, всегда в коричневой прокурорской форме (в те годы форма прокурорских работников была коричневого цвета), с потрепанным темно-коричневого же цвета портфелем. Всегда часа на два раньше начала рабочего дня, где-то в шесть, полседьмого утра уже в кабинете и что-то стучит на машинке.
Но это она с виду такая строгая, а вообще-то в глазах, если внимательно посмотреть сквозь толстые стекла очков в черной простенькой оправе в эти близорукие глаза, – где-то там, в глубине детская беспомощность и какая-то щемящая сердце доброта.